ДРЕВНЕТЮРКСКИЕ ИСТОКИ БРАТСТВА БЕКТАШИЙА И КАЗАХСКИЕ САЛ-СЕРИ

З.Ж. Наурзбаева

Аннотация: Генезис суфийского ордена бекташийа особенно интересен для исследователей казахской традиционной культуры, т.к. по информации Т. Асемкулова казахские сал-сери Восточного Казахстана еще в ХХ веке считали своим пиром Бектаса-ата (а не А. Яссави, например). Этот факт позволяет по-новому взглянуть и на историко-культурные корни самих бекташийа. В этом плане следует исследовать не только шаманизм, но и древнетюркские воинские братства.

Бекташийа тариқатының көне түрік негіздері және қазақтың сал-серілері

Түйін: Қазақтың дәстүрлі мәдениетін зерттеушілер үшін бекташийа сопылық тариқатының шығу тегі  маңызы зор мәселе болып табылады. Өйткені Т. Әсемқұловтың мәліметі бойынша Шығыс Қазақстанның сал-серілері ХХ-шы ғасырдың өзінде Бектас-атаға (А. Яссауиге емес) табынған. Бұл дерек бекташийалардың тарихи-мәдени тегін жаңаша  пайымдауға мүмкіндік береді. Түрік діни-жауынгерлік тариқаттың қайнар көзі ретінде бақсылықпен қатар көне түрік жауынгерлік одақтардың (оғландықтардың) табиғаты зерделенүі керек.

 

Ancient Turkic origins of Bektašija order and Kazakh Sal-Seri military brotherhood

Summary: The origin of the Sufi order bektašija is of special interest to the Kazakh traditional culture researchers because, according to T. Assemkulov, even in the 20th century Kazakh Sal-Seri of Eastern Kazakhstan considered Bektas-ata (and not, for example, A. Yasawi) their saint patron (pir). The fact gives an opportunity to see the historical and cultural roots of bektašija in a new light. In this regard not only shamanism but also ancient Turkic military brotherhoods should be investigated.

Турецкие и западные исследователи (М.Ф. Кепрюлю, И. Меликофф) в поисках  древнетюркских корней  суфийского братства бекташийа обращаются, насколько можно судить по литературе на русском языке, к ритуалам и символике шаманства, к эпическому наследию, к древнетюркской мифологии вообще.  Ю.А. Аверьянов довольно убедительно высказывает сомнения по поводу таких разработок: «Но прямой преемственности между бекташи или  абдалами, с одной стороны, и шаманами (и «приобщенными»  к шаманской традиции) тюркских племен – с другой, на наш взгляд, все-таки не наблюдается…  Схожесть двух явлений не обязательно свидетельствует об их генетическом родстве. Речь идет скорее о некоем «традиционном мировоззрении», которое продолжало существовать на протяжении тысячелетий…» [1, c. 485]. «Турецкие авторы с большой охотой пишут о влиянии… доисламских верований тюрко-монгольских народов на суфизм, но многие попытки выявить, в чем конкретно проявляется это влияние, не всегда приводят к убедительным результатам» [1, с. 450].

Думается, что совместные турецко-казахские исследования на широком сравнительном материале могли бы доказать прямую преемственность доисламских традиций тюркских народов и бекташийа (не исключающую, разумеется, сильное влияние шиизма и др. переднеазиатских  традиций на развитие бекташийа в Малой Азии).

Во-первых, у нас есть возможность показать более четко тюркские мифологические корни  легенд о Хаджи Бекташе. Во-вторых, исследования  в 1970-х годах Е.Д. Турсуновым типов носителей казахского фольклора позволили в наше время реконструировать идеологию и  некоторые ритуалы тюркских воинских братств, имеющих прямое отношение к военно-духовным орденам средневековья, в частности к бекташийа [2, с.90-100].

Для казахстанской науки такие совместные исследования значимы, т.к. позволяют глубже понять нашу собственную духовную традицию.  С.Кондыбай (1968-2004) считал, что духовно-идеологические основы Казахского ханства были заложены в XIVв. на Мангыстау, где суфийские мистики разных толков переработали на исламской основе эпическое  наследие кыпчакских и огузских племен. В других своих трудах исследователь продолжал развивать свои идеи о суфийском ордене Уш Киян. Он считал, что есть реальная возможность доказательно реконструировать тысячелетние корни этого ордена в истории древних тюрков, а тем самым продемонстрировать непрерывность казахской истории во временно-пространственном и идеологическом плане [3, с.16].

Рамки доклада не позволяют последовательно и полно развернуть затронутые темы. Поэтому здесь мы ставим целью лишь проиллюстрировать несколькими примерами перспективы научного сотрудничества в этой сфере.

Этимология имени Бекташ объясняется по-разному. Один из вариантов – «Господин-Камень», «Царь-Камень». Это имя встречается уже в древнетюркских текстах, возможно как почетный титул. Такая этимология подтверждается «дружескими» отношениями святого с камнями. Камень в различных аспектах постоянно фигурирует в легендах о Бекташе, подтверждая его магическую власть над камнями.  Как показал С. Кондыбай, камень в тюркской мифологии символизировал овеществленный, «отвердевший» Свет (Нур), Абсолют [4, с. 166-170]. Огромный камень лежал на могиле Коркута на Сыр-Дарье.

В эзотерической казахской традиции «Камень – первая ипостась Коркута, созданная сразу после него. Камень, скала символизирует вечность, нерушимость, честь … Коркут-камень служит гарантом исполнения договора или клятвы (Т.Асемкулов).  Можно провести параллель между первой ипостасью Коркута и Митрой – авестийским богом Договора и Солнца…» [5, с. 2].  Договора между родами и племенами высекались на камне, возле больших камней или скал приносились клятвы, казахские бии во время выступления на суде держали в руках камень. И во всех этих случаях сам Коркут становился свидетелем и гарантом честности.

Поклонение казахских сал-сери Бектасу-ата символизировало их верность данному слову, преданность идеалу воинской чести, ведь и митраизм в Римской империи был воспринят прежде всего легионерами, воинским сословием. В этом историческом контексте  следует понимать и духовное покровительство Бекташа янычарскому корпусу в Турции.

Образ Коркута в казахском фольклоре и образ Бекташа в турецких легендах имеют много общего. Это, например, собирание костей и оживление зарезанных и съеденных животных [1, с. 197], плавание на коврике по реке [1, с. 221] и пр.

Как показал еще В.Н. Басилов, образ Коркута  перекликается с образами  Камбара и Буркута / Бурха, и все они связаны с водой, водной стихией.  Поскольку образ Бекташа включает черты древнего божества дождя [1, 169], а образ Камбара / Канбера [1, с. 491-493 и др.] занимает видное место в символизме бекташийа, то необходим сравнительный анализ  этих древних образов, возможно имеющих общий генезис.

Древний праобраз был связан не только с водой, камнем, котлом / казаном, но и с пребыванием в пещере, с мотивами соревнования в мистической силе (в святости), оборотничества, молниеносного перемещения в пространстве и пр. Многие из этих мотивов оставались актуальными вплоть до нынешнего времени, вновь и вновь актуализируясь в легендах о святых, например, о мангыстауском Бекете-ата.

Одним из постоянно упоминаемых в легендах обликов, которые принимает Хаджи Бекташ, является образ сокола. Это не удивительно, если вспомнить связь образа Коркута и Буркута с орлом, хищной птицей вообще, с Самрук / Симургом [5, с.19]. Как и Самрук, Хаджи Бекташ осуществляет духовную инициацию, перевоссоздает природу своих учеников. Удивительно другое: российский исследователь приводит устоявшуюся этимологию прозвища Хаджи Бекташа – Хункар – от персидского слова «худавандигир» – «повелитель» [1, с. 166], хотя с учетом замены звуков «с»/ «х» очевидно происхождение прозвища от тюркского «сункар» – «сокол».

Итак, обращение к казахской, шире, тюркской мифологии позволяет не просто говорить о сохранении аспектов шамана или доисламского божества в  первоначальном образе Бекташа, но и реконструировать генезис образа, его функции и аспекты.

Говоря о генезисе  бекташийа как мистического и воинского института в рамках ограниченного по объему доклада, имеет смысл выделить условно два этапа: предыстория братства, охватывающая неопределенный период с глубокой древности  до монгольских завоеваний, и ранняя история формирования братства. Мы называем бекташийа мистико-воинским институтом в соответствии с нашей общей концепцией о том, что суфизм возникает из древних воинских братств, хранивших не только воинские и этические, но и мистико-магические знания.

Роль первобытных тайных мужских союзов, а затем древних воинских братств в генезисе средневекового рыцарства, духовно-религиозных орденов Европы, Ближнего Востока и Индии давно признана в истории. Й.Хейзинга пишет: «Посвящение в рыцари — это этическое и социальное развитие обряда инициации, вручения оружия молодому воину. Военные игры как таковые имеют очень древнее происхождение и некогда были полны священного смысла. Рыцарские ордена не следует отделять от мужских союзов, бытующих у первобытных народов» [6, с. 90]. Дж. Нурбахш, глава иранского ордена Ниматуллахи, например, указывает в качестве источника суфизма рыцарские традиции Ближнего Востока (джаванмарди). «С появлением ислама рыцари приняли эту религию, в то же время сохраняя рыцарские традиции, формируя мировоззрение суфизма на основе как ислама, так и рыцарства» [7, с. 2].

Роль воинственных тюркских дервишей в завоевании Малой Азии известна. Позднее эта традиция была продолжена: «Бекташийские пиры… очевидно, принимали активное участие в формировании янычарского корпуса, в разработке его идеологии … Все члены янычарского воинского содружества одновременно были и мюридами Бекташа (наподобие рыцарей Храма, иоаннитов, у христиан» [1, с. 47-48].

Возникает вопрос: если генезис рыцарских орденов, братств воинов-монахов Европы или Индии  связывается с индоевропейскими тайными мужскими союзами, индоиранскими воинскими братствами и т.п.,  то почему бы при изучении религиозно-военного ордена бекташийа не обратиться к подобным древнетюрским  институтам. Единственно возможный ответ на этот законный вопрос: малоизученность тюркских воинских братств.

Тема тюркских воинских братств впервые была поднята Е.Д. Турсуновым  в 70-х годах ХХ века в его классическом исследовании типов носителей казахского фольклора, в котором он возвел генезис казахских сал-сери к тайным мужским союзам первобытного общества через опосредованные ступени ритуальных тайных союзов [8, с. 201-235].  Тему юношеских воинских братств «белодомовые», «оглан / улан» затронул также историк Ю.А.Зуев. В свою очередь мы реконструировали на основе казахского фольклора ряд тюркских ритуалов воинской инициации и их мифологию и идеологию (см. цикл статей на сайте Otuken.kz).

Сал-сери – это казахские братства воинов-музыкантов, просуществовавшие вплоть до ХХ века.  По мнению Е.Д.Турсунова, изначальное значение слова «сери» — «воин», «дружинник»  и в несколько другом озвучании оно присутствовало в древнетюркском, а так же в современной казахском, киргизском, кумыкском, монгольском, калмыкском, якутском языках. Турецкое «янычар» («новое войско»)  включает  тот же корень. Традиционный музыкант и исследователь Т.Асемкулов приводит информацию своего наставника кюйши Жунусбая Стамбаева (1891-1973, ВКО) о том, что казахские сал-сери своим пиром считали именно Бектас-ата.

В казахском фольклоре делается акцент на две функции сери – воинскую и эротическую. По мнению Т. Асемкулова, именно сал-сери  создали лучшие образцы казахской поэзии и музыки, в которых главными темами являются  архетипы воинского Пути – Любовь и Смерть. «Сторонники Хаджи Бекташа… старались говорить языком, понятным народу… им удалось создать наиболее яркие и красивые творения из всех, которые знает турецкая народная поэзия» [1, 450]. Они также  огромное значение придавали и музыке.

Странствующие дервиши заполнили Малую Азию после монгольского нашествия  в результате ослабления ортодоксального ислама (тема связи ранних бекташийа с «монголами» заслуживает специального исследования). Общее название таких дервишей – каландары. Бекташийа во-многом наследовали бродячим дервишам-каландарам. По мере того, как в ХVI веке постепенно каландары ослабевали, а бекташийа усиливались, эти два течения суфизма слились. Среди групп бродячих дервишей нас особенно заинтересовали разноречивые описания так называемых джами.

Джами были «предрасположены к питью вина и слушанию музыки… Они «сбивали с пути» и увлекали за собой «пустоголовых» молодых людей, которых  они привлекали к себе с помощью музыки. Джами странствовали из страны в страну, были грамотными, любили читать. Они понравились бы и европейским женщинам, как считал Менавино… Джами одеваются со вкусом, не слишком интересуются религией, набирают в основном адептов из числа утонченных и благородных молодых людей. При случае они вступают в отношения с молодыми женщинами…» [1, с. 379]. Все это (за исключением склонности к «мистически обоснованной» содомии) очень напоминает образ жизни сал-сери в мирное время.  По некоторым сведениям, джами одевались в львиные, тигровые, леопардовые шкуры,  часть  группы сал-сери также одевала шкуры зверей и птиц, что показано в фильме «Биржан-сал».

Мы не пытаемся доказать, что казахские сал-сери напрямую были связаны с малоазийскими джами или бекташийа. Но и говорить о том, что имеет место чисто типологическое сходство, не приходится. Вероятнее всего, речь идет о некоем общем источнике,  к которому опосредованно восходят и те, и другие. В тоже время в ходе истории ветви одного дерева могли сближаться или даже скрещиваться.  Вероятно, нечто подобное происходило в Туркмении и на Мангыстау ориентировочно в XI-XIV веках.

По мнению С. Кондыбая, на Мангыстау в XIV веке в смешанной этнической среде кыпчакских и туркменских родов исламскими миссионерами и мистиками, дервишами разных течений суфизма  тюркское духовное наследие было переформатировано на исламской основе. Этот творческий феномен, оформившийся в виде  суфийского братства Уш Киян,  лежал в основе идеологии и культуры Казахского ханства. Кстати, у бекташийа  слово «қазақ» означает «отважный дервиш». В казахских эпосах батыра всегда поддерживают семь святых покровителей, часто называемых «семь пиров-каландаров», что заставляет вспомнить о роли каландаров в ранней истории бекташийа.

По легендам, Хаджи Бекташ является выходцем из Хорасана, т.е. Восточной Туркмении. «И. Меликофф останавливается на значении понятия «хорасанские эрены», подчеркивая необходимость искать истоки турецкого суфизма в Трансоксании (Средней Азии)» [1, с. 210]. Таким образом реконструируемый орден  Уш Киян формировался в том же регионе, откуда начинаются истоки турецкого суфизма. С. Кондыбай не отрицал возможности того, что Уш Киян – одно из местных названий ордена бекташийа или его казахской ветви.

Кстати, об эренах-посвященных. Можно дискутировать об иранском или тюркском происхождении понятия «сорок эренов», о автохтонном, христианском элементе «румийских эренов», но не следует забывать, что  у тувинцев эрень означает посредника между богами и людьми в облике ястреба (Е.Д. Турсунов), что напоминает о соколиной ипостаси Бектаса.

В исследованиях о бекташийа всегда подчеркивается деревенская локализация и «народность» этого ордена. На наш взгляд, следует говорить не столько о деревенскости, сколько о тенденции тюркских братств сохранить полукочевой и этнический характер, в то время как в городской среде естественно доминировали мистические общины, восходящие к дотюркскому наследию этого региона. Казахских сал-сери вообще трудно рассматривать в качестве суфиев, как их привыкла понимать наука, да и «бродячими дервишами» они не выглядели в чисто кочевой среде.

В заключение еще раз подчеркнем: собственно тюркская  основа турецкого суфизма проявляется лучше всего при анализе его в общетюркском контексте, в т.ч. с учетом духовного наследия кыпчакских народов. Рассматриваемый вне этого контекста, он всегда будет выглядеть как  детерминированный иранскими, малоазийскими и др. влияниями.

Литература:

1.    Аверьянов Ю.А. Хаджи Бекташ Вели и суфийское братство бекташийа. Москва, 2011. 648 с.
2.    Наурзбаева З.Ж. К вопросу об институтах  инициации в казахской традиционной культуре// Рух-Мирас. № 1(8), 2006. С. 90-100.
3.    Қондыбай С. Тоғыз ту. Қазақ Ордасының метатарихына кіріспе// Рух-Мирас. № 3 (3), 2004. С. 7-16.
4.    Кондыбай С. Мифология предказахов. Кн. 3. / Пер. с каз. яз. З. Наурзбаевой. Алматы, 2008. 
5.    Наурзбаева З. Коркут в тенгрианстве// http://otuken.kz/index.php/mythzira/48-korkut 
6.    Хейзинга Й. Осень средневековья. М, 1988. 
7. Нурбахш Дж. Беседы о суфийском пути. М., 1998. 
8. Турсунов Е.Д. Происхождение носителей казахского фольклора». Алматы, 2004. 

2012