Таласбек АСЕМКУЛОВ, Зира НАУРЗБАЕВА
Одно из самых важных открытий С. Кондыбая – связь культа змеи/дракона и культа лошади в тюркской мифологии, а также связь этих мифологических образов с водной стихией. Этой теме он уделил специальное внимание в четвертом томе «Мифологии предказахов» (с. 25-37, 48-67).
Первая часть нашего доклада – этнографические и лингвистические заметки, дополняющие эту концепцию Серикбола. Вообще, одна из важных задач для казахских ученых – продолжить создание мифологического словаря, начало которому положил С. Кондыбай.
В детстве (Шубартауский р-он Семипалатинской области) одному из авторов несколько раз в гостях приходилось есть мясо «жылан жылкы» (змея-лошадь). Особенность этого мяса в том, что, извлеченное из казана, оно очень быстро, буквально в течение нескольких минут остывает, становится холодным. В то же время это мясо очень медленно переваривается, дает ощущение сытости на несколько дней. Живой такую «жылан жылкы» я не видел, но от стариков слышал, что это достаточно распространенная порода лошади, почитающаяся священной и отличающаяся характерными свойствами и внешним видом. Рассказывали (не в качестве сказки, а всерьез), что жеребенок этой породы при рождении падает не на колени, а сразу на ноги и после, в течение всей своей жизни, никогда не опускается на колени и не ложится. «Жылан жылкы» никогда не спит. Она может скакать во весь опор целый день, не уставая, потому что ее мышцы никогда не разогреваются, остаются холодными. У этой породы лошадей тяжелая и очень длинная, почти одинаковая по длине с туловищем шея. О происхождении этой породы существует такая легенда: во время наводнения косяк кобыл смыло в море. Обитающие в воде змеи покрыли кобыл, от которых и пошла порода «жылан жылкы». На этом примере можно видеть связь между реально существующим фактом (спецификой породы лошадей) и мифологическим образом, широко распространившимся по всей Евразии еще до нашей эры.
Разрабатывая прототюркскую концепцию происхождения культа дракона, С. Кондыбай особое внимание уделил именам с корнем «мар/мор» – Шахимардан, Омар и т. д. Уже во «Введении в казахскую мифологию» (с. 124) он показывает, что, несмотря на то что имена с этим корнем свойственны арабо-персидской культуре и в казахский фольклор пришли через заимствованные сказки, сам образ Царя-змеи является протоказахским. Об этом же он пишет в «Мифологии предказахов» (С. Кондыбай «Аргыказак мифологиясы», т. 3, с. ЗЗ6. Далее, указание страниц без названия книги следует относить к этому тому). Кстати, в свое время я анализировал параллельно казахский мифо-ритуальный комплекс «Жылан кайыс» – «Жылан кабыкты жигит» с центральным персонажем Бапы-ханом и сказку из цикла «Тысяча и одна ночь» «Малике-маран» – «Царица змей», см. журнал «Жулдыз», 2000, № 1, а также «Рух-Мирас», 2004, № 3, с. 17). В монгольском языке (лексический фонд которого составлен в основном из тюркских корней) лошадь называется «морин», отсюда русское «мерин». У монголов верхняя часть грифа кобыза вытачивается в форме лошадиной головы, а сам музыкальный инструмент называется «морин-хур». Если учесть связь культа дракона и культа лошади, есть некоторые основания предполагать, что не только сам образ, но и имя заимствованы из тюркского языка.
К мифологическому образу свернувшегося в кольцо дракона (с. 340) и мифологии борьбы двух змей непосредственное отношение имеет история, рассказываемая о батыре Богенбае. Однажды, во время дальней охоты, Богенбай и остальные охотники заночевали в Алтайских горах. Когда они проснулись утром, оказалось, что их стойбище окружил кольцом своего тела огромный дракон. Все спутники Богенбая благополучно на лошадях перепрыгнули через тело дракона, перебросили и добычу, лишь Богенбаю, предпринявшему три попытки, не удалось спастись. Дракон не дал ему возможности уйти. В конце концов, дракон дал понять батыру, что хочет, чтобы Богенбай последовал за ним. Когда Богенбай согласился, дракон раскрыл свое кольцо и пополз на восток. Батыр последовал за ним. К вечеру дракон остановился на ночлег. Так продолжалось несколько дней. Однажды проснувшись, Богенбай обнаружил, что знакомый дракон борется с другим драконом. Через некоторое время он начал ослабевать и дал знак батыру, прося о помощи. Тогда Богенбай саблей срубил голову враждебного дракона и получил возможность вернуться на родину.
Кюйши Жунисбай Стамбаев (1891–1973, Шубартауский р-он, ВКО) рассказал две истории, имеющие непосредственное отношение к культу змеи. Его отец Стамбай был не только бием, но и очень состоятельным человеком. Он владел тремя тысячами лошадей, около тысячи верблюдов, а также на паях с русскими купцами основал несколько небольших заводов. Предвестником этого богатства, как он считал, был такой случай: однажды утром он обнаружил шипящую большую красную змею, взобравшуюся и обвившую его курук, воткнутый вертикально в землю на ночь. В нашей статье «Последний поход Кет-Буги» уже рассматривался подобный образ. Жезл античного бога посредничества и торговли Гермеса/Меркурия кадуцей изначально представлял собой посох конного пастуха, обвитый двумя змеями. Этот посох у греков назывался керукей (ср. каз. курук).
Другой случай связан с жизнью самого Ж. Стамбаева. В молодости в степи ему посчастливилось найти кожу огромной змеи, сброшенную во время линьки. Змея проползла между камнями, где и застряла ее кожа длиной 15–20 метров и шириной около полуметра. В свернутом виде эта кожа заняла целый хурджун (переметную сумку). Находка была радостно встречена в ауле, потому что кожа змеи считалась у казахов сильнейшим оберегом, отгоняющим злые силы. Тут же кожа была нарезана на кусочки и роздана по домам. В то лето даже мухи избегали аула. Одна старуха скрутила из змеиной кожи самокрутку и выкурила ее, чтобы вылечиться от зубной боли. В области головы в змеиной коже было два непонятных отверстия. Старики объяснили, что это была рогатая змея (об образе которой писал С. Кондыбай). В рассказе Ж. Стамбаев постоянно употреблял слово «айдахар», т .е. в казахском языке очень крупная змея называлась «драконом».
Заканчивая первую часть доклада, хотим еще раз подчеркнуть, что в казахском фольклоре и по сей день древние архетипы продолжают реактуализироваться, свидетельством тому многочисленные шаманские истории наших дней о змее – душе-двойнике шамана, об «ордалы жылан» и т. д. Следовательно, как показал С. Кондыбай, несмотря на заимствованное негативное отношение к змее, культ дракона/змеи продолжает свою жизнь в казахском бессознательном.
***
Вторая часть доклада посвящена метаисторическим аспектам этого культа. Доказательству тотемного отношения предказахов к змею/дракону Серикбол посвятил практически весь третий том «Мифологии предказахов». Он четко дифференцировал культ змея/дракона вообще, присутствовавший у всех евразийских и неевразийских народов в период 6–4 тыс. до н.э., рудименты которого сохранились в мифологии до более позднего времени, и тотемный культ дракона/змея у пратюрков, дравидов, китайцев и т. д. «Выведение своего происхождения от матери-змеи, праматери змеиной природы являлось основным антропологическим мифом древней дравидо-пратюркской цивилизации» (с. 27).
Эта дифференциация стала мощным методологическим оружием в его борьбе против различного рода арийских теорий.
Обобщая, ход его рассуждений можно представить так. Во-первых, опираясь на энциклопедическое издание «Мифы народов мира», Серикбол показывает присутствие культа змеи как символа эзотерического знания, мудрости, символа плодородия и рождения, символа вечной жизни и возрождения у самых разных народов, в том числе «избранных» творцов мировой истории – шумеров, египтян, семитов и индоевропейцев – греков, индийцев, иранцев в 6–4 тыс. до н.э. (с. 288–290).
Во-вторых, он проводит черту между таким общим культом змеи и тотемным культом, доказывает, что тотемное отношение к змее как прародительнице является определяющей характеристикой пратюркской мифологии. «Главный мифологический показатель существования культа змеи (в полном смысле, как исконного – Т.А., З.Н.) – тотемизм Змеи, т. е. выведение конкретной этнической средой своего происхождения, происхождения своих предков, знатных родов в генеалогической, антропогонической традиции от праматери-змеи ( Змея-предка)» (с. 293).
В-третьих, он путем мифо-лингвистического анализа показывает, что змеиные образы в мифологии индоевропейцев заимствованы у прапратюрков (греческая Эхидна, индийская Нага, иранская Ажи-Дахака и т д.); или другая версия, которую он предлагает, состоит в существовании общего источника, из которого произошли заимствования и который он назвал «реальной Гипербореей и которую он относит к району Юго-Восточного Кавказа, а хронологию определяет как 6–5 тыс. до н.э. (с. 96, 290–291, а также в целом его монография «Гиперборея: родословия эпохи сновидений»).
В-четвертых, он сравнивает дальнейшую судьбу культа змея в разных мифологиях. У индоевропейцев культ змеи сменяется культом бога-громовержца, победителя змеи/дракона, в фольклоре широко распространяется мотив змееборчества. У тюрков этот мотив также присутствует, но позитивное отношение продолжает работать даже на бессознательном уровне (В качестве примера Серикбол приводит многочисленные случаи, когда аруах Бекет-ата показывается в образе змеи, и это воспринимается всеми, как нормальное явление, не возникает вопроса: «Почему дух святого человека принимает образ существа, символизирующего самые негативные черты?»).
И здесь Серикбол задает ключевой вопрос: почему? Почему так отличается судьба культа змея у разных народов? Почему культ змея как Учителя, принесшего цивилизацию, культуру, мудрость вдруг сменяется культом змееборца? И еще: насколько уместно считать скифов иранцами, если главной характеристикой иранской мифологии принято считать змееборческий мотив, а скифская мифология, как показывает и Геродот, и сохранившиеся многочисленные произведения скифского сакрального искусства, однозначно характеризуется тотемизмом змеи? Это резкое противоречие, как минимум, требует признания определяющей роли пратюркского субстрата в этногенезе скифов (с. 342).
И отвечая на ключевой вопрос «Почему?», Серикбол приводит устоявшееся в мировой (следует читать «европейской») науке мнение: «Даже такие светлые и прекрасные богини, как Афина Паллада (богиня мудрости – Т.А., З.Н.), имели свое змеиное прошлое. У Софокла она называется «живущей со змеей», а в Орфическом гимне она просто змея. На афинском Акрополе в храме Афины Паллады содержалась священная змея; в Аргосе змеи считались неприкосновенными…Появление в поздних мифах героев, убивающих драконов, является наилучшим свидетельством борьбы новой культуры с хтонизмом вообще». И комментирует его: «Делая такой вывод, исследователи, конечно, опирались на два тезиса.
1. Изменение отношения к змее происходило в рамках одной мифологической (лингво-этнической, конкретно, индоевропейской) традиции. То есть именно переход от матриархата (хтонизма, культа матери-земли – Т.А., З.Н.) к патриархату (культу небесного отца – Т.А., З.Н.) породил мотив «убийства змеи»
2. Связь таких мифических образов, как Афина со змеей, присутствовал в рамках индоевропейской традиции.
А если мы попробуем противопоставить этим двум тезисам два тезиса в форме встречных вопросов?
1. Если изменение отношения к змее отражает произошедшее в реальной истории столкновение культуры, почитавшей змею, и культуры, относившейся к змее враждебно?
2. Если изначальная (змеиная) природа греческой богини Афины связана не с индоевропейской традицией, а с какой-то другой? Можно ли считать этот образ греческой мифологии заимствованным извне?» (с. 420).
Две гипотезы по ключевому вопросу. Первая обосновывается вот уже третий век мировой (западной и подключившейся к ней в ХХ веке русской, иранской и индийской) наукой. На эту тему написаны сотни томов и тысячи статей в научных журналах, опирающихся на знание множества этнографических, археологических, мифологических, лингвистических данных, сплетенных системой перекрестного цитирования; на несколько порядков больше существует популярных изданий по мифологии и учебных пособий, в которых эта гипотеза принимается как очевидность, как аксиома. На другой стороне весов – третий том «Мифологии предказахов» Серикбола Кондыбая, опирающегося на прекрасное знание родной культуры и… на логику.
Серикбол не был полиглотом, как некоторые из блестящих ученых, созидавших бастион индоевропейской теории. Он не имел доступа к Эвересту мифологической литературы. Но в его распоряжении, кроме ряда монографий, были «Мифы народов мира» и «Мифологический словарь» – академические издания, содержащие краткий свод знаний по мифологии, результат многовекового развития этой науки. Изучив эти энциклопедические труды, его аналитический ум, как скальпель хирурга, вскрыл самые уязвимые места арийских теорий, буквально вывернул их наизнанку. «Хотим предупредить, и наша «гиперборейская история» сделана на основе выводов западноевропейских традиционалистов первой половины ХХ века (Г.Вирт, Р. Генон), таким образом, мы по этому вопросу никаких новых идей не предлагаем. Мы только хотим, опровергая привычные «арийские» логические заключения этих традиционалистов, дополнить их теории своими соображениями по поводу пратюркской природы гиперборейцев» (с. 420).
Одно из таких соображений Серикбола состоит в том, что он опровергает устоявшееся представление о змее как хтоническом символе. Он напоминает о змеиной природе Варуны и других высших богов, реконструирует пратюркский мифологический образ змеи-солнца (с. 376), змеи-неба, беспредельного мира, космоса Урунг (с. 396), от которого происходят небесные боги индоевропейских мифологии – греческий Уран, индоиранский Варуна, хеттский бог моря Аруна (с. 397–406). Привычному для мифологии представлению о Варуне и Митре как паре высших богов индоиранской мифологии, в которой Митра позже по каким-то причинам заимствует часть функций Варуны, С. Кондыбай противопоставляет гипотезу о том, что образ Варуны заимствован (с. 399):
«Для академического ученого наше отождествление Юрюнг-айы-тойона у саха с греческим Ураном и индоиранским Варуной (и с точки зрения образа, и с языковой точки) равнозначно сравнению Тадж-Махала и египетских пирамид с крытыми могилами в казахской степи. А если мы скажем, что Юрюнг-айы-тойон – изначальный образ, а образы Варуны и Урана произошли от него? Вполне возможно, что ответом на наше указание «происхождения индоевропейского алмаза от дико-тюркского угля-графита» будут ругательства. Н, тем не менее, истина такова: «тюркский Уран или Үрүң (Юрюнг) – оригинал, ставший основой для греческого Урана и арийского Варуны» ( с. 405).
Доказывая свою точку зрения, Серикбол критикует практику индоевропейской лингвистики любой корень, встречающийся в двух-трех индоевропейских языках, автоматически относить к фонду общеиндоевропейских корней, без каких-либо попыток рассмотреть возможность заимствования. Один из таких реконструированных (и отсутствующих в современных языках) так называемых общеиндоевропейских корней uer благополучно присутствует в том же самом значении во всех тюркских языках с древнейших времен и до наших дней, при этом сохраняя свою жизнеспособность, способность порождать новые слова (с. 401).
Возвращаясь к теме, если даже высшие небесные боги индоевропейцев «запятнаны» «родимыми пятнами» змеиного происхождения (ведь еще О. Фрейденберг доказала, что атрибуты и метафоры мифологических персонажей представляют их прошлые ипостаси, т. е. Варуна изначально представлялся змеем), насколько логично объяснять смену культа змеи культом змееборца переходом от матриархата к патриархату?
«Потомки индоевропейцев (Атланта) убили подаривших им знание и культуру учителей – гиперборейских жрецов. Постоянный сюжет индоевропейской мифологии – убийство громовержцем змеи отражает это событие. Здесь громовержец – потомок Атланта, а змея – символ потомков гиперборейцев. Потомки Атланта изменили образ традиционного знания, полученного от гиперборейцев, превратили его в простую мифологию.
В свою очередь, прямые потомки гиперборейцев пратюрки не сумели достичь материального процветания, но взамен получили возможность в свернутом виде сохранить духовное наследие. Да только в течение нескольких тысячелетий у них не было возможности развернуть это свернутое знание…» (с. 420).
К этой сложной теме Серикбол обращается и в других томах. Русские традиционалисты постоянно пытаются доказать, что мифическая Гиперборея – страна на севере, источник традиционного знания – имеет непосредственное отношение к России. Патриарх российских традиционалистов Г. Джемаль свою программную книгу назвал «Ориентация – Север», имея в виду Полярную звезду. Можно сколько угодно говорить, что речь идет о внутреннем Севере, но трудно опровергнуть замечание Серикбола о том, что 6–4 тысячи лет до н.э. небесным полюсом, центром вращения звездного неба была не Полярная звезда (Железный кол, занимающий достойное место и в тюркской астральной мифологии), а α – альфа созвездия Дракона. «Похоже, в 3760 г. до н.э. шумеры официально сменили полярный (гиперборейский) календарь на зодиакальный. Таким образом, Дракон, бывший полюсом неба, в этот период был «убит» официально» (С. Кондыбай «Аргыказак мифологиясы», т. 2, с. 132). Казахские мифологические представления оказываются связанными с представлениями о полюсе северного неба той эпохи, когда этим полюсом было созвездие Дракона (С. Кондыбай «Аргыказак мифологиясы», т. 2, с. 118).
Обосновывая особую связь России с гиперборейской традицией, А. Дугин отмечает город в северной России Инта «что так похоже на имя перуанского бога солнца Инти и арийского Индру. Тем более что, если спроецировать небесные созвездия на землю, исходя из вышеприведенных соответствий, то наш центр, а равно и центр эклиптики, попадет в созвездие Дракона – извечного противника Индры и солнечных «богов» Победы» (А. Дугин. Абсолютная родина, с. 587). Далее по накатанной дороге А. Дугин припоминает гиперборейского бога Аполлона – «убийцу Дракона». С. Кондыбай со своей стороны реконструирует пратюркские корни Аполлона и мифологии лебедя (т. 4 «Аргыказак мифологиясы), а также имени Индры.
«Здесь «современный арий», желая представить свое мнение, дал хороший козырь нам: если дракон представляет круг, Индра (согласно схеме «абак», лежащей в основе построений казахского ученого – Т.А., З.Н.) должен представлять точку в центре круга, а более 4 тысяч лет назад созвездие Дракона, являвшееся небесным полюсом вместо Полярной звезды, тоже оказывается этой точкой центра. По-видимому, событие, представляемое как «Победа Индры над Вритрой» (его имя переводится как «окружение, препятствие»), изначально обозначало ограждение, охранение Примордиальной традиции и посредничество между высшим сакральным центром и окружающим миром… Здесь Дракон – круг, а Инт (Индра) или «Нт» – точка в центре круга, означающая абсолютное знание, Традицию. То есть Дракон передает вовне, человечеству Традицию, которую он окружает, охраняет; индоарийцы, индоевропейцы этого не поняли, потому что не они, а пратюрки (гиперборейцы) были авторами этих образов» (С. Кондыбай «Аргыказак мифологиясы», т. 1, с. 263).
Тему фальсификации змееборческого мотива, но только в рамках христианской традиции рассматривал и М. Аджи, когда доказывал, что европейцы заимствовали христианство у тюрков. Иконический святой Георгий, побеждающий дракона, был не воином, а кротким проповедником, доказывает М. Аджи.
Амбивалентный образ змея присутствует и в семитической традиции. С одной стороны, змея предстает искусителем, ставшим причиной изгнания Адама и Евы из рая. Принято отождествлять его с сатаной (чье имя, кстати, тоже переводится как «препятствие»). С другой стороны, змея символизирует Божественное присутствие – Шекина-Сакина (отсюда казахское слово, означающее кольцо, т. е. налицо значение «окружать», как в тюркском корне ur-. Сравните Шекина-Сакина с тюркским Урунг). Когда Моисей-Муса выступал перед фараоном, его посох превратился в змея, символизируя его божественную миссию. Змея указала место Каабы… Творение мира семитическая традиция относит к тому самому периоду, когда Дракон уступил функцию небесного полюса Полярной звезде, к тому периоду, который для индуизма представляется началом Кали-Юги, наиболее темного периода космического цикла. Быть может, негативный образ змея – результат недобросовестного редактирования древних текстов.
Таким образом, мифологические исследования С. Кондыбая дают для нас шанс прояснить катастрофу, произошедшую примерно 6 тысяч лет назад и повлиявшую на ход человеческой истории в масштабе тысячелетий, роль наших предков в ней.