Зира Наурзбаева
Ее звонок был неожиданным, но предсказуемым. Десять лет со дня окончания школы, и она, разумеется, взвалила на себя организацию встречи одноклассников.
– Отмечать будем у Гули. У ней 3-комнатная квартира. Сдашь деньги и купишь что-нибудь спиртное. Ну и все девочки что-нибудь поесть принесут, ты тоже.
Встречаться с одноклассниками я не собиралась, поэтому особого возмущения не было, но вопрос все-таки возник: если этим козлам я должна за свой счет доставить выпивку и закуску, то деньги-то зачем?
А Элька деловито частила дальше:
– У тебя чьи телефоны есть? Аидин давай.
Я продиктовала телефон своей единственной школьной подружки, больше ничьих не знала, и перешла к объяснению. За десять лет я соскучилась по Эльмире и не хотела ее обижать.
– Эль, зачем тебе все это?
– Опять начинаешь…
Моя деликатность закончилась.
– Эля, я не хочу убивать целый вечер с нашим классом, даже если мне за это заплатят. А уж выкладывать из своего кармана деньги, чтобы лицезреть этих подонков пьяными… Аиду я и так каждый день вижу, ну может пару девчонок не против повидать. Обязательно хочу встретиться с тобой. Но наш класс, извини… Я уже десять лет счастлива тем, что наконец избавилась от них.
Наверное, Элька многое хотела сказать, но сдержалась и, бросив непонятное
«Посмотрим», бросила трубку.
Сомнения не то чтобы грызли меня, но вспомнились давнишние Элькины упреки в высокомерии. «Может быть, она права, я как-то не так живу? Мне уже 27, я действительно старая дева, синий чулок». Но свою нищенскую аспирантскую стипендию тратить на одноклассников все равно не хотелось. Да и Элька мне телефона не оставила.
Мы так и не стали с Элькой близкими подругами, дружила она со своей тезкой и тоже отличницей Эльмирой, да еще с неформальной лидершей класса, почти отличницей, павой с русой косой до пояса Соней, но в нашем классе, где практически все пацаны к выпускным побывали в СИЗО, а многие девочки жили как в чернушных перестроечных фильмах, любовь к чтению означала принадлежность к своеобразному братству, точнее, сестринству.
Дома у Эли была библиотека – осуществленная мечта советского школьника-книгочея. Всемирка, Дюма, Майн Рид, Фенимор Купер, Кир Булычев и т.д. В зале стояли многотомники в хорошем состоянии, но их брать запрещалось. А в детской огромный – как тогда казалось – стеллаж был плотно забит книгами, попавшими при переезде в воду, пожелтевшими, с пошедшими волнами и истертыми обложками. Ими Элька могла распоряжаться, не спрашиваясь родителей, и мы этим пользовались вовсю. Помню, в девятом классе одна из одноклассниц проговорилась, что еще не читала Джека Лондона. На следующий день Элька вручила ей книгу со словами: «Гуля, я так завидую тебе. Тебе еще только предстоит открыть мир Джека Лондона». Элька говорила очень искренне, и я постаралась не рассмеяться.
Сведения, почерпнутые из приключенческих книг, Элька хотела применять в реальной жизни. Как-то мы с ней записались на секцию юных туристов, и на майские праздники нас вывезли в горы. Как только автобус уехал, хлынул дождь. По центру нашей трехместной палатке Элька хозяйственно натянула шнур от рюкзака и повесила на него свои огромные промокшие кеды, носки и пр. Вода капала на мой спальник, но я не возмущалась, т.к. втихаря ухватила место посередке и понимала, что вода рано или поздно доберется до моих соседок. В сумраке палатки мы слушали, как струи воды гудят, ударяясь о полог, как грохочет вышедшая из берегов горная речка. Где-то в отдалении суетились старшеклассники во главе с тренером, пытаясь вскипятить воду для чая. Вдруг Элька встрепенулась:
– Знаешь, вода стекает по брезенту не потому, что он непромокаемый, а потому, что он туго натянут. А вот теперь смотри.
Она ткнула пальцем в брезент прямо у меня над головой, и оттуда немедленно потекла вода.
– Ты что, Элька, ты что сделала!
– Не бойся, я в книжке читала, хочу тебе показать.
Она уперла свой палец в то место, где палатка протекала, и с нажимом повела его вниз по скату. Вода потекла по всей линии, ватные спальники быстро промокали. Элька снова и снова проводила пальцем по брезенту, пытаясь отвести этот водопад, но теория., так четко сработавшаяся в начале, больше не действовала. Пришлось вылезать из палатки и идти к тренеру. Он пришел с помощниками, заново натянул брезент, а заодно выкопал канавку по периметру палатки.
Мы уже лежали во влажных холодных спальниках, когда Эля сказала:
– Кажется, меня клещ укусил.
– Ой, хватит, давай спать.
– Нет, правда, вот у меня здесь что-то на шее.
– Родинка, наверное…
Это оказался действительно клещ, и утром Эльку увезли в город делать уколы от энцефалита. А мы еще двое суток проторчали в горах под дождем, для готовки брали воду из взбаламученной речки, песок скрипел на зубах, но сгущенка и тушенка из пайка юного туриста не становились от этого менее вкусными.
Элька вообще была какая-то невезучая. Как-то на субботнике нас отправили зачем-то к заднему выходу школы. Через ручки двустворчатой двери был продет лом. Элька решила проверить, насколько он надежно закреплен, лом упал ей на ногу и раздробил большой палец.
Тогда был обычай навещать заболевших одноклассников, объяснять им пропущенные уроки, и я с удовольствием взяла на себя эту дополнительную общественную нагрузку. Элька от скуки каждый день готовила два-три вкуснейших торта, и мы гоняли чаи под разговоры о смысле жизни, читали книги из шкафа в зале. Она рассказывала о Днепропетровске, где они раньше жили, и где в широких чистых подъездах на подоконниках стоят цветы в горшках, на площадках – старые диванчики, этажерки с журналами и газетами, полки с повседневной обувью. Больше она ничего об этой прежней жизни не рассказывала. Я знала, что ее старший брат – спортсмен, гитарист и радиолюбитель – популярен среди старших классов, что они живут с отчимом, и тот неимоверно балует своего родного сына и очень строг с пасынком и падчерицей. «Понимаешь, мама его любит», – объяснила Элька, и к этой теме мы больше не возвращались.
Элька не только пекла торты, но и прекрасно вязала и шила. Тогда мы все занимались рукодельем, чтобы хоть как-то одеться, обменивались выкройками из «Работницы» и «Юного техника», но Элька была настоящим асом. Ей было не лень трижды распустить и перевязать кофту, которая мне казалась идеальной с самого начала. Наша учительница по домоводству всегда ставила в пример ее прямые ровные строчки.
Но со вкусом у нее была беда. В СССР любая мода принимала характер эпидемии, и к нашему восьмому классу в моду вошли поролоновые подплечики. а также блузки с воланами и рюшками. Элька была рослой и широкоплечей, а когда она сшила себе белую блузку с огромными подплечиками и четырехсантиметровыми воланами на плечах, у нее за спиной смеялся весь класс. Она этого не замечала, чувствовала себя очень модной и завела манеру кокетливо потряхивать плечами. Это было чудовищно, в конце концов, это было унизительно не только для нее, но и для меня, и для всех отличниц класса, и я намекала ей на это, но она не слушала.
Дальше – больше. Она решила, что станет модельером, а для этого после десятого класса она будет поступать в техникум легкой промышленности на конструктора одежды. Спору нет, техникум этот тогда был престижным, давал интересную профессию, но ожидаемая золотая медаль и техникум… В моей голове это не укладывалось. Раз за разом я пыталась объяснить Эльке, что глупо не использовать свои умственные способности, что ей с ее головой будет скучно в техникуме, что она там не найдет своей среды. Эля с успехом опровергала мои доводы. Нас ведь воспитывали, что нет профессий привилегированных, что главное – любить свою профессию, вкладывать в нее душу, честно работать, а Элька обожала придумывать модели и воплощать их в жизнь. Так что моя позиция теоретически была очень слаба, и не соответствовала моральному кодексу строителя коммунизма, я это понимала. Сказать ей в лоб, что у ней нет вкуса, я не решалась, тем более, что эти споры уже и так омрачили наши отношения. Эля стала считать меня высокомерной снобисткой, а из английской литературы мы знали, что это пошло.
После восьмого класса часть наших драгоценных одноклассников ушла из школы, дышать стало полегче, меня почти оставили в покое, и даже намекали, что мне можно приходить на вечеринки, которые стали устраиваться на квартирах. Один раз я отправилась на таковую, но вид веселящихся одноклассников привел меня в самое мрачное настроение, вспомнился Печорин, переписанный в записную книжку его монолог о человеке, со скукой ждущем на балу жизни карету. Нелепые движения совершенно непластичной Эльки, пытавшейся влиться в танцующую толпу, вызывали у меня уже не стыд за нее, а тихое бешенство. Почему она себя ведет как дура? Я боялась выглядеть таким же клоуном, как она, а потому весь вечер просидела в кресле, резко пресекая попытки пригласить на танец и, тем более, намеки подвыпивших парней на романтические чувства.
Больше я на вечеринках не появлялась, а в наших спорах с Элькой появилась новая тема. Она считала, что снобизм и чистоплюйство доведут меня до одиночества, я останусь старой девой и т.д. «Лучше быть одной, чем с каким-то козлом», – отбивалась я. А она все говорила о том, что нельзя отрываться от коллектива, что надо учиться дружить с теми парнями, которые рядом, что других не будет. Романтика алых парусов как-то странно уживалась у ней с прагматизмом.
Страсть Эльки к опрощению и хождению в народ все более противоречила моему высокомерию, и к выпускному меня трясло уже не только от ее кокетливых движений плечами, но и от ее голоса. Эта ненависть была взаимной. После выпускного Элька организовала поездку класса на Капчагай. Я в ней разумеется не участвовала. Напившиеся одноклассники угнали автобус и перевернули его в канаву. Был скандал, но все это происходило уже в параллельном пространстве, я готовилась штурмовать самый престижный факультет в СССР к востоку от Уральских гор. Не то, чтобы я гналась за престижем, но в нашей семье только наука рассматривалась в качестве жизненного поприща, моя любовь к математике, физике и пр. наукам за десять лет была раздавлена школьной скукой, на химию мне запретила идти мама, потерявшая в химической лаборатории здоровье, а на ФЭФе можно было попробовать чего-то новенького.
Через год от одной из студенток техникума легкой промышленности я услышала, что Элька блистает на научных олимпиадах ПТУ и СПТУ, и что весь техникум издевается над ее дизайнерскими идеями. И еще оказалось, что она вышла замуж. Моя ненависть давно остыла. Я искренне надеялась, что ее муж понимает, как ему повезло с женой.
И вот прошло десять лет.
***
Через пару недель Эльмира все-таки перезвонила.
– Ты была права, зря я это все затеяла, было так ужасно. Королевой вечера была Любка, пацаны вокруг нее все вертелись, о бизнесе с ней разговаривали.
– Она что – бизнесменша?
– Она в комке продавщицей сидит. Они тоже товар возят, у некоторых даже свои киоски есть.
Мне стало смешно, потому что мои однокурсники, с которыми я тоже не общалась, дружно отмывали «золото партии», имели банки и торговые дома, на худой конец директорствовали в непонятных стратегических институтах. Я напомнила себе, что высокомерие – это плохо, что все работы хороши и т.д. Тем более, глупо быть высокомерной с моей стипендией, на которую рафаэлку штучно раз в месяц купить в комке и то тяжко.
– Соня пыталась привлечь к себе внимания, что-то пищала, платок на пол роняла, по по спинке дивана туда-сюда лазила, падала на сидящих, а они ноль. Она истерику устроила.
Я злорадно ухмыльнулась, представляя крепко сбитую Соньку кошкой ползущую по дивану. Это она – всемерно отзывчивая душа нашего класса – исподтишка организовала мне, новенькой отличнице незабываемую жизнь в течение пяти лет, по сравнению с которой страдания Кристины Орбакайте в «Чучеле» были смешны.
– В общем этот дурдом длился до утра. Пацаны напились, подрались друг с другом, с соседями, разбили дорогие напольные вазы, уходили, возвращались. Утром Скорая Гулиного мужа с приступом увезла. Так неудобно.
Я постаралась, чтобы голос звучал сочувствующе:
– Ну, ты же сама знала, на что идешь.
Мы договорились с Элькой встретиться на Выставке и погулять.
***
Среди будничной толпы середины 90-х Эльку было видно издалека. При своем немаленьком росте на прогулку она нацепила десятисантиметровые каблуки, высоко взбила окрашенные в ярко-рыжий цвет волосы, из-под красного пиджака с широченными плечами вспенивалось белоснежное жабо, кружевные манжеты блузки ниспадали до ногтей, черные клеши с вышивкой по бокам мели тротуар. Я в своих шлепках не доставала ей и до плеча. На нашу чудную парочку, бродившую по колдобинам вдоль Ботанического сада, по Казгушнику и Весновке, выворачивала шею местная общежитская молодежь, и похоже Эльке это нравилось. Она рассказала, что работает швеей в кооперативе, что с мужем развелась, что он сам по себе не был плохим, но что они жили с его семьей, что после развода ей понадобилось пять лет, чтобы поверить в то, что она «тоже человек». О своем ребенке она почему-то ничего не сказала, и я не спросила. Для меня эта тема была тогда неактуальна.
***
Больше мы с ней не встречались, ведь мы и правда не были в школе близкими подругами. Аида как-то сказала: «Слушай, две Эльмиры как с цепи сорвались. Вдвоем ходят на дискотеки в подозрительные места, а потом по ночам им приходится убегать от хачиков». Для меня ситуация была непонятной, поэтому она пояснила: «Когда они заявляются без кавалеров, это понимается однозначно. В нашем возрасте ходить на такие дискотеки, да еще без своей надежной компании…»
Еще через пару лет стороной услышала, что две Эльмиры поехали в какой-то монастырь, в Сибирь. И вроде бы Элька осталась там…
Книголюб. 2012, № 5. Коллаж Лили Калаус