Глава II. ИНИЦИАТИЧЕСКИЙ РИТУАЛ «ЖЫЛАН КАЙЫС»

Зира Наурзбаева

Для реконструкции ритуалов инициации в казахской культуре решающее значение имеет информация Таласбека Асемкулова, опубликованная им в статье «Реконструкция мифологического сюжета: Обряд «Жылан кайыс» («змеиная кожа»)»[1]. Ценность этой информации связана не только с тем, что статья представляет четкое описание однозначно инициационного ритуала, изложенное его участником, но и с тем, что Т.Асемкулов указывает мифологический эквивалент ритуала, т.е. воспроизводит символическое содержание ритуала. Кроме того, такой уникальный для казахской традиционной культуры случай сосуществования мифа и ритуала позволяет, как будет показано ниже, реконструировать с достаточной степенью достоверности еще один ритуал, точнее, воспроизведение «Жылан кайыс» на более высоком уровне. Поскольку на русском языке статья была опубликована в малодоступном издании, то мы сочли необходимым для удобства читателей привести пространные цитаты из этой статьи.

«Обряд «Жылан кайыс» ( «змеиная кожа» ) некогда был повсеместно распространен в казахской степи. Этот ритуал, представляющий неотъемлемый элемент древней военной демократии казахского народа, с течением времени был или полностью забыт, или же в некоторых регионах сохранился в качестве мифологического рудимента, утратив свое прежнее значение.

Обряд совершался по достижении мальчиком 4-х лет или, как говорят, в возрасте «коян мушель» ( «заячий мушель») Отец ребенка и аульный кузнец обговаривали день совершения обряда. По обыкновению, это был беспокойный ветреный осенний день. В назначенный день, ближе к обеду, родители вместе с ребенком приходили в кузницу. Усадив гостей на почетное место, кузнец по обычаю раздувал горн и с грохотом ковал железо. После этого у стены клали воинские доспехи и оружие – по возможности настоящие, в случае отсутствия – бутафорские. Кузнец одевал на себя серый вязаный из шерсти чапан, напоминающий змеиную кожу. После этого приступали непосредственно к совершению обряда. Кузнец становился лицом к мальчику и спиной к доспехам и оружию, расставив ноги. После этого мальчик дважды (туда и сюда) проползал между ног кузнеца. После первого раза на мальчика надевали воинские доспехи, а после второго – воинское оружие. Затем кузнец, подержав ладони над огнем, проводил ими по лицу мальчика. Этим ритуал завершался. Лишь иногда в конце ритуала ребенку давалось новое имя.

В казахской традиционной культуре, как и в культурах многих других народов, кузнечное ремесло и сам кузнец имели особый сакральный статус. Кузнец часто совмещал магические, шаманские функции. Как известно, проползание между ногами (варианты: перешагивание через лежащего, проведение младенца между ногами) имеет во многих культурах четко определенное значение усыновления и, шире, нового рождения, рождения в новом качестве. Возможно, к таковым можно отнести и казахские обычаи перешагивания женщиной из рода торе тяжело раненных с целью их выздоровления, «пропускания ребенка» из семьи, где дети часто умирают, между ногами нескольких старух и т.д.

В рассматриваемом нами «кузнечном» ритуале ребенок, по-видимому, символически рождается заново от носителя сакральности. Новое имя подтверждает новый статус и новую сущность мальчика. Ритуал носит, на наш взгляд, четко выраженный инициационный характер. Обряд «Жылан кайыс» представляет редкий пример сосуществования обряда и мифа.

В народе бытует следующая легенда о возникновении этого обряда. Очень давно жил на свете единственный сын бедняка. Однажды в степи мальчик услышал слова: «Эй, человек, спаси меня!» Обернувшись на голос, мальчик увидел змею, прижатую камнем. Он освободил ее. И благодарная змея так сказала ему:

— Я дочь царя подземного мира Бапы хана. Ты спас меня от смерти. Я твоя должница. Завтра приходи в это же время на это же самое место.

На следующий день мальчик пришел в назначенное время на оговоренное место, где его уже ждала спасенная им змея. Она повела мальчика в подземный мир. Подземный мир, как говорят, оказался похожим на наш – земной. Там тоже есть леса, реки, озера и города. Показав все это своему спутнику, змея привела его в золотой дворец своего отца. Дворец был полон змей, и мальчик испугался их. Змея сказала ему:

— Ты не бойся, они ничего тебе не сделают. Без разрешения Бапы хана они никого не тронут.

Она подвела мальчика к трону своего отца. Бапы хан произнес:

— Ты сделал добро моей дочери. Я отблагодарю тебя. Что ты желаешь?

Мальчик ответил:

— Я буду доволен всем, что бы Вы ни дали.

Бапы хан сказал:

— Если так, закрой глаза.

Мальчик закрыл глаза. Бапы хан проглотил его и вырыгнул обратно. После этого мальчик оказался полностью одет в железные воинские доспехи. Бапы хан сказал:

— Еще раз закрой глаза.

Мальчик опять зажмурился. Бапы хан второй раз проглотил и вырыгнул его. Теперь мальчик оказался полностью вооруженным. Бапы хан сказал ему:

— Дитя мое, будь доволен этим и возвращайся домой.

Мальчик спросил:

— Почему Вы не проглотили меня в третий раз?

Бапы хан сказал:

— Если я проглочу тебя в третий раз, твое тело и твоя душа превратятся в железо. Ты человек (твоя природа-сущность человеческая), им и оставайся.

Бапы хан – герой этого мифа – упоминается как хан подземного мира и в мифологической сказке «Ер-Тостик». В казахской мифологии он также является наставником и покровителем кузнечного ремесла и металлургии вообще, ему поклонялись казахские кузнецы. Описанная выше легенда традиционно называется «Жылан кабыкты жигит» – «Джигит, одетый в змеиную шкуру». Имеется в виду, что железное воинское снаряжение – это «шкура», подаренная человеку змеиным ханом. Описанное в мифе проглатывание и вырыгивание – действие, полностью аналогичное ритуальному перешагиванию – проползанию между ногами. Оно символизирует усыновление, а в более широком смысле – смерть и новое рождение, пересотворение. Любопытно, что и в казахских мифологических сказках героя проглатывает-усыновляет, делая его многократно сильнее, также и Мыстан-кемпир, персонаж, по мнению этнографа Е.Кокеева, связанный с металлургией. В сказке «Ер-Тостик» героя в благодарность за убийство змеи и спасение своих птенцов проглатывает гигантская птица Самрук».

Т.Асемкулов проводит аналогию между образом царя подземного мира Бапы ханом и образами ветхозаветного Змея, подтолкнувшего Адама и Еву отведать плод Дерева познания, и дарующей мудрость, знание языков и подземных богатств царицы змей Малике-Маран из «Тысяча и одной ночи». Серикбол Кондыбаев в своем исследовании мифологического символизма змеи у наших предков показывает тотемную природу «Жылан-баба», «Жылан- Бабахана», «Бапы хана» в мифологии протоказахов. В главе «Орел и Змей» мы показали символизм Змеи как эманации Божественной энергии, создающей мир форм. Как указывает Р.Генон, змея является одним из стабильных символов «Anima Mundi» – «Мировой Души». «Мир «душевного» является областью действия тех космических сил, которые проявляют себя также и в телесном мире, но сами принадлежат области «тонкого» проявления».[2]

Поскольку в процессе инициации микрокосм духовно становится макрокосмом, его центром, инициируемый расширяет масштаб своей личности до масштабов бытия в целом, инициатические ритуалы всегда воспроизводят космогонические мифы. Т.е. в мифе «Жылан кабыкты жигит» наличествует по меньшей мере два слоя смысла. Интерпретация мифа в инициационном аспекте дана в статье Т.Асемкулова. Посвящаемый юноша дважды проглатывается и изрыгивается Бапы-ханом, т.е. дважды умирает и воскресает. Кроме того, это действие, как было сказано, имеет символизм усыновления. В результате юноша становится обладателем сакральных знаний и искусств. Он научается видеть под землей клады и руды, он овладевает искусством металлургии и кузнечным искусством. Он также становится обладателем «змеиной шкуры» – металлических доспехов и оружия. По благословению Бапы-хана, он становится воином.

В этом инициационном символизме мифа можно вычленить два пласта. Во-первых, это общечеловеческий культ Змеи как учителя, дарующего человечеству мудрость, искусства, науки и ремесла. Культ этот был характерен для большинства народов и закончился, по мнению этнографов, 6-7 тысяч лет назад (для традиционализма это знаковая цифра. Если Библия эту дату считает датой сотворения мира, то для индуизма, например, это начало Кали-Юги, «железного века»). Поклонение Змею было заменено змееборческими мотивами в разной форме. Во-вторых, в отличие от большинства народов, кочевники Центральной Азии сохранили культ Змея, и с развитием металлургии культ этот дополнился новым смыслом. Змей, точнее царь змей Бапы-хан становится тем, кто дарует человечеству искусство металлургии, а также доспехи и оружие, а вместе с ними миссию воина.

Космогонический аспект мифа был рассмотрен в главе «Орел и Змей». Змея символизирует энергию тонкого мира, порождающего плотный мир, т.е. в совокупности она выступает как Божественная энергия, творящая мир тонких и плотных форм, душевный и телесный мир. Хотя в самом мифе Бапы-хан дарит две свои «кожи» – оружие и доспехи, настаивая на том, чтобы человек сохранил свою человеческую душу и тело, знакомство с законами символизма позволяет достаточно уверенно утверждать, что изначально две змеиные кожи символизировали именно душу и тело. Практически у всех народов змея считается бессмертной, потому что умеет снимать старую кожу. Это ее умение становится символом бессмертия духа, покидающего старое тело и обретающего новое. В гностицизме существовало представление о том, что душа (дух), следуя из небесной обители на землю, проходит через семь планетных сфер, одевает семь соответствующих металлов, семь оболочек – костную, мускульную и т.д. У тюркских народов также существовало представление о семи душах – душе-кости, душе-крови и пр. В гностическом «Гимне жемчужине» присутствует символизм духа, спускающегося в материальный мир, мир змея, и одевающего «грязные, мерзкие одежды» мира змея. Символизм «металлической» души, формы, оболочки духа закономерно перерастает в символизм этой формы как доспеха. В иранском эзотеризме школы Сохраварди, близость символизма которого с тенгрианством местами поразительна, «кольчуга элементов» символизирует низшие психическое и физическое тело (форму), в которые воплощаясь облачается вечная душа (дух). Таким образом, на онтологическом или космогоническом уровне, миф «Жылан кабыкты жигит» содержит информацию о порождении человека, точнее о том, как вечный дух обретает душу и тело, необходимые для существования в мире форм.

В посвященному проблеме инициации письме к автору от 28 ноября 2003 года, С.Кондыбай впервые излагает реконструированную им древнетюркскую систему инициационной терминологии, а также в связи с символизмом схождения шумерской богини Инанны в подземный мир, в ходе которого у семи ворот она оставляет семь своих одежд, представляющих семь ее сущностей («Ме» ). Он указывает сходство этого мифологического мотива с казахским обрядом «ит койлек», проводимом в связи с достижением новорожденным ребенком сорокадневного возраста, и обрядом «кеб1н киг1зу», проводимом во время сорокадневных поминок по умершему. Он отождествляет «ит койлек» с «кеб». Поскольку собака в данном случае представляет потустороннее олицетворение души, снятие и одевание «собачьей рубахи» символизирует переход из потустороннего мира в человеческий и обратно. «Похоже, оборотничество в сказках и мифах представляет собой такое одевание или снятие, изменение одежд. Мотив одежды необходимо рассмотреть на самом высоком онтологическом уровне».

Необходимо уточнить следующую деталь. В мифе Бапы-хан называется царем подземного мира. Но было бы ошибкой считать, что речь идет о нижнем из трех миров. Как это ни парадоксально, вслед за дочерью Бапы-хана джигит попадает в средний мир, мир тонких форм, точнее в его центр. К такому толкованию нас склоняет не только символизм змея как «Мировой души», мира «душевного», тонких форм. Дело в том, что пещера в горе (так в казахском оригинале), через которую джигит попадает в подземный мир, и сам этот подземный мир представляет собой распространенный во многих традициях символ места инициации. Инициатическая пещера является образом мира, который имеет собственное небо и освещен изнутри, недаром в мифе подчеркивается, что подземный мир оказался точно таким же, как и наш, наземный – там есть горы и леса, солнце и луна, степь, леса, поселения. В то же время скрытая внутри горы пещера представляет собой символ скрытого центра мира, символ сердца мира.

Изначально гора, ее вершина представляется символом духовного центра мира. Так было в первоначальном периоде космического цикла, когда духовное знание было открыто для всего человечества (подобно тому как гора открыта внешним взорам). Но по мере деградации мира, с разделением мира на экзотерическое и эзотерическое, «та же самая истина стала доступной лишь для более или менее ограниченной «элиты» (что совпадает с началом инициации, понимаемой в самом строгом смысле) и скрыта от большинства людей, пещера сделалась символом более подходящим для духовного центра и, следовательно, для инициатических святилищ. Вследствие такого изменения, центр, можно сказать, не покинул гору, но лишь ушел с ее вершины в глубину; с другой стороны это же изменение есть своего рода «инверсия», в силу которой «небесный мир» стал, в некотором роде, «подземным миром».[3] Как отмечает академик А.Маргулан, тюркам издревле был свойственен культ пещер, в пещерах они поклонялись образам предков. В фольклоре разных тюркских народов присутствует мотив рождения в пещере или в могиле героя, великана и пр.[4] Это рождение по существу символизирует инициацию, но об этом позже.

Таким образом, подземный мир Бапы-хана – это образ скрытого от внешнего мира духовного центра, каким предстает всякое место инициации. Двойной символизм пещеры как образа мира и как его сердца может показаться противоречивым. Объяснить это видимое противоречие поможет символизм Мирового Яйца. «В самом деле, «Мировое Яйцо» центрально по отношению к космосу и в то же время заключает в зародыше все, что последний будет заключать в полностью проявленном состоянии; все, стало быть, обретается в «Мировом Яйце», но в состоянии «потаенности», которое также олицетворяется самим положением пещеры, ее характером как места сокровенного и закрытого».[5] Золотой дворец Бапы-хана дополняет этот символизм «Мирового Яйца», центра мира, изначального рая. Царь подземного мира Бапы-хан в данном контексте может быть сравнен с индуистскими Агни, Атманом и т.д.

Инициатическая пещера – место «малых мистерий», «второго рождения», «космического рождения». Джигит попадает в центр мира, в его сердце, и Бапы-хан дважды умерщвляет и порождает его, т.е. он перевоссоздает его душу и тело. Тем самым инициируемый в ритуале «Жылан кайыс» возвращается (воссоздает) земной рай, утверждается как центр мира плотных и тонких форм, как его субъект и хранитель подлинности самой инициации. Посвященный возвращается в мир для выполнения своей миссии человека. Суть этой миссии для кочевников Центральной Азии выражена в благословении Бапы-хана: «Ты – человек (твоя природа-сущность человеческая). Им и оставайся. Будь воином, но не палачом».