Зира Наурзбаева
Как указывает Р.Генон, этимологически слово “традиция” не обозначает ничего, кроме идеи передачи. В ходе долгого употребления в постоянно десакрализирующемся контексте современного мира, идея традиции постоянно искажается, утрачивая первоначальный смысл. Изначально имелось в виду то, что было передано от предыдущего состояния человечества до наших дней. И поскольку в традиционном обществе не было профанных сфер жизни, все вещи всегда рассматривались в их непосредственной связи с основными принципами, то и все они имели традиционный характер, подлежали “передаче” в качестве одного из элементов сакрального знания, сакрального образа жизни.
При этом традиция не должна пониматься как нечто закоснелое. При определенных условияхтрадиция подвергается некоторым временным адаптациям, однако сущность ее, наиболее важные ее положения, фундаментальные метафизические принципы остаются вечными и неизменными. Изменения касаются лишь неких частных форм. При этом изменения эти не носят случайный (как может показаться) характер, но призваны оптимально отражать неизменные принципы в меняющемся мире. Именно существование этой связи с вечными принципами придает смысл идее передачи. Часто профанные концепции и вещи в силу отсутствия такой связи принадлежат лишь сфере временного, изменяющегося, нестабильного, поэтому их “передача” по сути своей не имеет смысла, становится лишь сохранением очередного “предрассудка” или “пережитка прошлого”.
Обращаясь к пространственным сравнениям, Р.Генон отмечает существование “вертикальной” передачи, связывающей область сверчеловеческого и собственно человеческого во вневременном плане, и “горизонтальная передача, передающая хронологическую последовательность, соединение различных последовательных состояний человечества. Если “горизонтальная” передача предполагает передачу знаний по цепи посвященных, от учителя к ученику, то “вертикальная” передача представляет непосредственную связь человека с высшими состояниями бытия как уникальный случай соприкосновения с эзотерическим знанием “одинокого”, без учителя. Точнее сказать, без существующего физически учителя.
“То обстоятельство, что идея передачи настолько значима с точки зрения традиции, что даже дает ей название, только подтверждает необходимость регулярной передачи всего, что относится к области эзотерического и инициатического, которая является самой важной областью традиции в целом”._Т.е. полнота и жизненность традиции определяются существованием упорядоченного, эффективно действующего института передачи традиции, института инициации (посвящения).
Инициация этимологически означает “вхождение внутрь”, “приступание к чему-то”, “ступание вплотную к”… “Инициация – это эффективное и действительное прикосновение к стихии священного знания, подлинность которого охраняется особой цепью посвященных, т.е. в свою очередь прошедших инициацию”._ “Обычно под инициацией понимают совокупность обрядов и устных наставлений, цель которых – радикальное изменение религиозного и социального статуса посвящаемого. В терминах философских посвящение равнозначно онтологическому изменению экзистенциального состояния”._ Если А.Дугин дает определение иницации с позиций метафизики, то М.Элиаде выступает в данном случае больше как этнограф, т.е. они подчеркивают разные аспекты инициации, но суть ее, как справделиво отмечают оба исследователя, радикальное изменение статуса посвященного. Инициируемый (посвящаемый) вступает в сферу сакрального знания, представляющего для традиционного общества единственную сферу подлинной реальности. Не прошедший инициацию человек для традиционного общества является не вполне человеком, неким полубессознательным объектом, суть которого по существу исчерпывается его физическим существованием. Лишь прошедший иницацию вступает в сферу подлинного существования.
В общем плане ядро ритуала инициации, представляющего цепь испытаний посвящаемого и передачи сакральных знаний, составляют два основных этапа – смерть и новое рождение (воскресение). Для традиционного мышления вступление в новый мир, новое состояние невозможно без утраты старого, смерти старого мира, точнее, осознания мертвенности своего прежнего существования, утраты иллюзии ложного мира. Смерть в старом состоянии должна увенчаться рождением в новый мир, духовным рождением, рождением в качестве существа духовного, а, значит, свободного, рождением свыше или воскресением.
Поскольку Традиция имеет сверхъестественное, трансцендентное происхождение, таковым является и источник ритуалов инициации. Инициация представляет не только реализацию сакрального знания, но и подражание человеком сверхъестественному образцу, деяниям, смерти и воскрешению некоего божественного субъекта. В качестве примера можно привести Элевсинские мистерии древней Эллады, основной миф и сценарий которых известны, сцены из которых зафиксированы в рисунках на керамической посуде и пр. В центре мистерии миф о богине растительности Деметре и ее дочери персефоне, ставшей богиней подземного мира, богиней мертвых. Когда Кора\Персефона (используются и другие имена) умирает-уходит на 6 месяцев под землю, Деметра в материнском горе останавливает рост растений. Когда Персефона возрождается к жизни – на полгода возвращается к своей матери, Деметра ликует, и природа оживает. Известно, что участники мистерии, в т.ч. и мужчины, должны были отождествиться с женской\материнской сутью, предпринять схождение в подземный мир, к богу мертвых. А затем воскреснуть. Смысл Элевсинских мистерий, представлялвших своего рода театрализованное представление, по-видимому заключается в переживании бесконечности жизни в цепи предок-потомок, более точно, мать-дочь. Но для современных исследователей до сих пор остается непонятой суть мистерий, заставлялвшая стремиться к участию в них буквально всех, так что тысячи мудрецов и поэтов оставили восторженные отклики о них вроде: “Смерть не коснется того, кто участвовал в Элевсинских мистериях”. Как знание о цепи преемственности это действительно банально, обыденно, но для участников это были не слова, а экзистенциальный опыт. “Чудо заставляет людей говорить о нем везде и всюду. О мистерии же молчат. Не в простоте ли секрет всякой истинной и великой мистерии? Не по этой ли самой причине мистерия любит тайну (“мистерия” означает “тайна” – ЗН)? Провозглашенная, она становится лишь словом, замалчиваемая – она остается бытием”_.
Можно отметить следующие элементы Элевсинских мистерий как ритуала инициации: во-первых, ритуал представляет подражание мифу, жизни и деятельности сверхъестественных существ; во-вторых, участник ритуала переживает символическую смерть и новое рождение.
Во избежание путаницы еще раз хочется подчеркнуть существующее в подходах этнографии и традиционализма (имеется в виду школа Р.Генона) различие в понимании не сути феномена посвящения, а в классификации ритуалов посвящения. Этнография в целом выделяет два типа, два уровня ритуалов инициации:
Возрастные ритуалы, связанные с достижением половой зрелости. Через эти ритуалы, по идее, проходят все достигшие определенного возраста члены традиционного общества. Лишь прохождение этих ритуалов позволяет юноше (девушке) считаться нормальным, взрослым членом общества, имеющим право создать семью, полноценно учатсвовать в жизни традиционного коллектива.
Индивидуальные посвящения, связанные с вступлением в тайные общества, братства, посвящением в шаманы и пр.
В концепции Р.Генона Традиция, т.е. совокупность сакрального знания в последние периоды нашего цикла, Кали-Юги, насчитывающей уже несколько тысячелетий, обязательно разделяется на две части – эзотеризм и экзотеризм. “Экзотеризм представляет собой социально-психологический, упорядочивающий аспект Традиции, т.е. лик Традиции, обращенный исключительно вовне, к людям, и доступный для всех членов традиционного общества без исключения. Эзотеризм. Со своей стороны, это сфера чисто духовная. На этом своем уровне Традиция апеллирует к “элите”, “избранным”, призванным углубиться внутрь сакральных догм и доктрин. Эзотеризм является внутренней стороной Традиции, экзотеризм – внешней”_. В соответствии с этим обряды посвящения, вступления в Традицию делятся на две категории:
Сугубо экзотерические обряды приема в экзотерическую организаци, доступные всем членам общества.
Обряды приема в эзотерические организации для “избранных”.
Именно эти эзотерические обряды представляют, собственно. Инициацию для традиционализма. При экзотерическом посвящении основные экзистенциальные и онтологические параметры человека не меняются, но в своих действиях он начинает руководствоваться некими внешними этическими и социальными нормами, т.е. внешними по отношению к нему, накладываемыми извне законами. При эзотерическом посвящении радикально меняется сам статус посвященного, он выводится из-под гнета отчужденной фатальности обусловленности, пробуждается к духовному существованию.
Если сравнить эти две классификации, то станет ясно, что для традиционализма обряды взросления не являются инициатическими в строгом смысле слова, а представляют вариант экзотерического обращения. С другой стороны, отмечены случаи, когда члены какого-либо общества в большинстве принадлежат к какой-либо эзотерической организации. Так, например, в северной Африке и Чечне население поголовно с рождения принадлежит к тому или иному суфийскому ордену. Разделение знания на экзотерическое и эзотерическое в достаточной мере условно, связано с ситуацией пребывания мира в нижней части космического цикла. На самом деле, истинное знание едино и единственно, варьируется его реализация. Изучаемые этнографами “примитивные” общества пусть на рудиментарном уровне могут нести отголоски отдаленных времен, других периодов космического цикла, когда не существовало разделения эзотерического и экзотерического знания, а, следовательно, не существовало разделения ритуалов.
Один и тот же ритуал в разных ситуациях может иметь разный характер. Так, первоначальное христианствопредставляло сугубо эзотерическую организацию и обряд крещения, даваемого взрослому сознательному человеку имел инициационный смысл. После превращения христианства в экзотерическую религию, обряд крещения, производимый в большинстве случаев над младенцами, стал чисто экзотерическим обрядом обращения.Т.е. при исследовании каждого отдельного случая необходимо конкретно рассматривать мифологию и идеологию ритуала, комплекс связанных с ним эзотерических и символических доктрин, по возможности учитывать конкретные духовные влияния, проявляющиеся в ритуале.
Традиционно выделяются два уровня инициации. Первым уровнем инициации является инициатическая смерть в центре плотного мира и переход в мир тонких форм. Этот переход от состояния падшего Адама к состоянию райского Адама, пребывающего по ту сторону грехопадения. Этот уровень принято называть “малыми мистериями, “вторым рождением”, “психическим возрождением”. Второй уровень – это смерть в центре мира тонких форм и выход за его верхний предел, выход за пределы формального космоса, жизни как таковой, переход на высший сверхформальный, сверхиндивидуальный уровень, в мир вечности, небесных архетипов. Это “третье рождение”, “Рождение в духе”. Реализация “великих мистерий”, реализация ангелического измерения существа.
Это теоретическое вступление, представляющее по сути краткое изложение мыслей вышеуказанных авторов, является не просто введением для читателя в суть малоизвестных у нас понятий. Вступление это было необходимым, чтобы подвести читателя к мысли о том, что никакие разговоры о казахской традиции, духовной культуре наших предков невозможны без исследования данной проблемы применительно к нашей культуре. Эта мысль закономерно завершается вопросом: “Что известно науке об инициации в традиционной казахской культуре?”
Поставленный таким образом вопрос заставляет признать тот факт, что в литературе (по крайней мере, известной нам), посвященной казахской традиционной культуре, эта проблема не ставилась вообще. Лишь этнограф, доктор философских наук Н.Шахановав монографии “Мир традиционной культуры казахов” в главе “Загадка возрастных классов” приводит ряд сведений об обрядах, маркирующих смену возрастных ступеней. В связи с этим она отсылает к работе 1951 года К.Л.Задыхиной о пережитках возрастных классов в Средней Азии, где обряд первого сажания на лошадь (современное название обряда “ул тойы” — !праздник сына”) относится к пережиточным формам инициации. Приводятся также данные Э.С.Намазова по реконструкции половозрастной стратификации у средневековых огузов: “…В период детсва огузы выделяли подпериод, непосредственно предшествующий инициации, в котором проводилась непосредственная подготовка индивида к несению обязанностей воина”_ Сама Н.Шаханова выдвигает гипотезу о том, что “Возможно, основными обрядами, маркирующими возрастную ступень отрочества, можно считать обряд “тырнак алды” (“первые ногти” или “начало ногтей”), отмечающий что-то происходящее в первый раз: первую военную или охотничью добычу, и “токым кагар” (“встряхивание потника”) – в честь первого выезда в дальний путь и т.п.”_.
Таким образом, в этнографической литературе речь идет лишь о предположительно инициационном характере тех или иных возрастных обрядов. В этой ситуации сама постановка вопроса о связанных с такими обрядами духовных знаниях неуместна. Конечно, учитывая значимое место шаманства в традиционной культуре наших предков, можно использовать многочисленные исследования феномена шаманства, в первую очередь у М.Элиаде. чтобы продемонстрировать инициационный характер бытовавших в традиционной среде легенд. Кроме того, учитывая генетическую связь традиционной музыки с шаманством, можно попытаться анализировать в том же плане легенды о традиционных музыкантах. И мы это сделаем несколько позже.
В предыдущей главе “Коркут и духовная реализация” было показано, что в системе тенгрианства Коркут представляет собой аналог “умирающего (или убиенного) божества”, сына (ипостаси) небесного бога-творца. Смерть убиенного или погибшего в результате несчастного случая сверхъестественного существа “порождает ритуалы инициации, благодаря которым существование людей получает некоторый высший смысл”_. Это божество – первое умершее существо, и оно же приносит смерть людям. На эзотерическом уровне одной из ипостасей Коркута является могила. Смерть представляет собой дар Коркута людям. На фольклорном уровне Коркут бежит от смерти, борется с ней и становится владыкой царства мертвых. М.Элиаде проводит параллель мифа об “убиенном божестве” с мифами о смерти, нисшествии в ад и воскресении божеств (Осирис, Таммуз, Аттис, Адонис), ставшими позднее ядром мистериальных религий. Если мифы о Коркуте могутмогут быть интерпретированы как в онтологическом, так ив инициатическом ключе (что, как указывает Р.Генон вполне естественно, так как инициация представляет реализацию в личном духовном опыте метафизического и онтологического знания), то логично возникает вопрос о существовании ритуалов инициации, воспроизводящих миф о Коркуте. Но на этот вопрос по существу ответить мы не можем, по крайней мере сейчас.
Чтобы объяснить почти полное отсутствие информации об инициации в традиционной казахской культуре, можно сослаться на несколько факторов. Во-первых, это резкое катастрофическое прерывание цепи духовной преемственности казахской культуры в 20-30-40 г.г. ХХ в. Речь идет не только о человеческих потерях в годы гражданской войны, сталинских репрессий, массового голода 1921-22 и 1931-33 г.г., в годы Второй мировой войны, но и о целенаправленных репрессиях против творцов и носителей традиционной культуры, против представителей духовенства, рассматривавшихся как носители враждебного новому строю идеологии. Во-вторых, по своей природе инициационное знание имело эзотерический, закрытый характер, поэтому было бы наивно предполагать, что подобная информация могла быть раскрыта наблюдателю со стороны, этнографу. С другой стороны, устная кочевая культура, природа тенгрианства, выражавшего свое понимание не через вербализованные доктрины, а через неуловимые сторонним наблюдателем знаки – атмосфера присутствия, жест, тембр музыкального инструмента, узор орнамента, также фактически недоступна фиксации.
Даже если какие-то внешние аспекты, символы оказываются зафиксированными, их понимание вне контекста живой традиции является гадательным. Достаточно напомнить о современных реконструкциях Элевсинских мистерий.
2003