Таласбек Асемкулов
Краткое изложение статьи Таласбека Асемкулова «Аңыз жайындағы аңыз, немесе ауызекі мәдениеттің пайда болуы турасында бір-екі толғам» – «Легенда о легенде, или несколько мыслей о происхождении устной культуры».
Возможно, первоначально наша литература формировалась как
письменная, книжная, а устная форма бытования связана с некоей катастрофой, точнее, подготовкой к ней, попыткой спасти, сохранить, «эвакуировать» древнюю культуру. Как известно, эвакуация – это выведение из зоны военных действий или стихийных бедствий из зоны военных действий или стихийных бедствий с целью спасения мирного населения, культурных и материальных ценностей. В данном случае речь идет об эвакуации сакрального знания из одной эпохи в другую в виду прогнозируемого стихийного бедствия вселенского масштаба.
Эта эвакуация в преддверии катастрофы могла осуществляться двумя способами:
1) Разрабатывались специальные техники запоминания, подготовленные по ним люди заучивали наизусть переработанные для удобства запоминания книги. Еще во второй половине 20 века среди казахов были «Люди-Книги», знавшие на память десятки эпосов, сотни сказок, тысячи пословиц вместе с комментариями и интерпретациями;
2) Создавались книгохранилища в защищенных от катаклизмов местах. Например, одна из древнейших библиотек мира Матенадарана первоначально находилась на Армянском нагорье, в предгорьях Арарата, к которому в библейском варианте мифа о потопе причалил ковчег Ноя/Нуха. Сейчас принято считать, что библиотека была основано в 3 в.н.э., но кто знает…
У современного читателя «Человек-Книга» прежде всего ассоциируется с романом Р.Брэдбери «451° по Фаренгейту», но еще раньше традиционалист Р.Генон в работе «Популярность как маска» отмечал, что в критической для Традиции ситуации хранители сакрального знания могут облечь эти знания в форму сюжетных фольклорных произведений и запустить в народ. Подобно тому как материя является носителем формы, идеи, в народной памяти, передаваясь от поколения к поколению изустно, такое произведение может почти без ущерба сохраняться неопределенно долго, и при благоприятной ситуации «упакованное» в сказку или легенду символическое содержание может быть восстановлено посвященным человеком.
Таким образом, схожие идеи высказывались и раньше. Для нас важна возможность в контексте таких идей по-новому трактовать природу нашего устного духовного наследия.
В современной письменной культуре очевидна тенденция упрощения синтаксиса. Сложный синтаксис в западной, например, культуре являлся маркером книжной письменной культуры, практикой немногочисленного образованного слоя людей. Сейчас, с демократизацией образования и развитием аудиовизуальных техник простой синтаксис устной речи вытесняет прежний стиль научной и художественной литературы.
Если обратиться к казахскому (тюркскому) эпосу например, то нельзя не заметить, что традиция эта уже с древнетюркского периода предполагает семи-восьмичастные сложные предложения. Можно ли считать, что этот стиль сформировался в 5-7 вв.н.э. как стиль древнетюркских памятников, а уж затем был унаследован устной литературой? Или тексты орхоно-енисейских памятников – достаточно поздний этап в истории тюркского эпического стиля? Объем эпических произведений в несколько тысяч строк – насколько он характерен для устной культуры как таковой? (Кстати, французский семиотик Р.Барт доказывал, что бесписьменных культур в принципе не бывает, что письмо возникает до устной речи).
Можно сформулировать и другие вопросы, побуждающие задуматься о природе и происхождении нашей устной литературы. К тому же казахская традиция летоисчисления отсылает к глубочайшей древности. Как известно, так называемый «восточный календарь» является по происхождению календарем тюрко-монгольских кочевников (см. об этом исследование докт.искусствоведения, проф. А.И.Мухамбетовой в ее книге «Традиционная музыка казахов и ХХ век»). В этом календаре 5 циклов по 12 лет составляют один большой цикл в 60 лет, этот цикл в 60 лет казахские есепші (знатоки традиционного летоисчисления и астрономии, предсказывавшие погодные условия, в т.ч. джуты) считали за 1 год. Отсюда у казахов выражение о рано умершем человеке «Екі жастың біріне де келмей өліпті» («Умер, не достигнув и одного года из двух», у казахов считалось, что 120 лет – хорошая продолжительность жизни).
По сведениям шамана и есепші Мырзахана Онгарова (село Айгыз, Чубартауский р-он быв. Семипалатинской области), полученным в 1977 году, сейчас идет 270 «большой» год традиционного календаря. Таким образом, летоисчисление, унаследованное казахскими есепші от своих предшественников, началось 16200 лет назад. Разумеется, современному человеку этот факт может показаться, мягко говоря, сомнительным. Однако в индийской письменной традиции присутствуют числа и побольше, а в казахском языке и фольклоре присутствуют явные параллели с древнейшей индийской мифологией. Например, С.Кондыбай в главе «Дед Коркыт и время» Книги третьей «Мифологии предказахов» доказывал связь мифа о Коркуте с индийским представлением о югах – космических эпохах такого масштаба.
В контексте древности нашего календаря мы имеем основания обратиться к различным, отвергаемым ортодоксальной наукой, теориям катастроф. Катастрофизм не отвергает эволюции как таковой, но считает, что временами мирное эволюционное развитие прерывается из-за различных стихийных бедствий, и это позволяет объяснить многие необъяснимые с точки зрения эволюционизма факты. Согласно катастрофизму человечество в своей истории не раз становилось свидетелем бедствий вселенского масштаба, разрушавших высокоразвитые цивилизации. Одна из таких катастроф, память о которой хранят традиции всех народов, – это Вселенский Потоп.
В свое время исследователь А.Балкыбек, опираясь на топонимику Южного Казахстана, доказывал, что легенда о причалившем к вершине Казыгурта ковчеге первоначально было связана не с образом библейского и коранического Ноя / Нуха, а с индуистским образом первочеловека Ману и индийским мифом о Потопе. С.Кондыбай поддержал и дополнил эту гипотезу, а также анализировал фольклорный образ Жылаган-ата – очевидца Потопа.
Стоит напомнить о еще двух персонажах, которые в казахском фольклоре определяются как допотопные в буквальном смысле этого слова. Один из них – связанный с инструментальной музыкой пророк Кулаис, второй – пророк Кумыра или Кубыра. Автор слышал о них в детстве от стариков в своем ауле, но более подробно – уже будучи взрослым во время фольклорной экспедиции Алматинской консерватории – от известного акына Асимхана Косбасарова (Джамбульский р-н, Алматинская область) и хранителя традиционных генеалогий Нусипбая Маякова (аул Дегерес, Алматинская область). По словам этих знатоков старины, в Старшем жузе прежде был распространен дастан Жусипбека-кожи «Смерть пророка Кубыра».
Когда-то, очень давно жил ученый по имени Кубыра, он познал тайны восемнадцати тысяч миров и был известен как человек высочайшей нравственности. Царь пригласил его ко двору и сделал своим визирем. Придворные из зависти начали интриговать против ученого, но царь не обращал внимания на это. Когда старый царь умер, новый – оказался гораздо более уязвим для сплетен и интриг. Он приказал бросить Кубыру в подземную темницу, вход в нее замаскировать, а сверху посеять злаки. Шли века и тысячелетия, сменялись цари и народы. Кубыра выжил под землей благодаря лекарству: достаточно было понюхать его (в другом варианте, лизнуть), чтобы продлить жизнь на год. Однажды в стране началась странная эпидемия: люди слепли и лишались слуха, лишались нравственного чувства, страна погрузилась в грехи и преступления. И тогда Бог явил откровение одному праведнику, объяснив, что болезни и деградация – это наказание за заключение Кубыры, и приказал освободить невинно страдающего пророка. Праведник отправился к царю, они освободили Кубыра, у которого уже заканчивалось лекарство, и Бог снял проклятие с этой страны. Так заканчивается дастан Жусипбека-кожа.
Символическая литература древности не может быть адекватно интерпретирована методами современного литературоведения, она может быть понята лишь при обращении к символам прошлого. Пророк Кубыра – это собирательный образ, символизирующий историческую судьбу письменной традиции великой допотопной цивилизации. Старый царь, высоко ценивший пророка, символизирует общество до Потопа, его культ знаний и нравственности. Сменивший его на троне царь – это человечество после Потопа, отвергнувшее Традицию, пытающееся проложить свой собственный путь в мире. Такое человечество обречено на нравственную слепоту, на падение. Возвращение Кубыра из-под земли в финале дастана символизирует надежду на то, что человечество, осознав глубину своей деградации, вернется к Традиции.
Жусипбек-кожа обобщил в дастане ходившие в казахском народе легенды о пророке, жизнь которого охватывает допотопный Золотой век человечества и эпоху после Потопа, после крушения традиционного устройства мира.
Интересно имя пророка Кумыра или Кубыра («м» и «б» как известно чередуются). «Кумра» в иранских и тюркских языках означает большой керамический сосуд вроде греческой амфоры, глиняный кувшин (кстати, казахское «құбыр» – это «труба», в средневековье трубы водоснабжения и канализации, как показывают археологические раскопки в Отраре и Сарайчике, были керамическими). Таким образом, речь идет о хранении чего-либо под землей и о керамике. Возникают ассоциации с глиняными книгами древности, а также с Кумранской библиотекой. Как известно, в 19 веке неподалеку от Мертвого моря в Кумране, по некоторым предположениям являвшемся центром гончарного производства, под землей в глиняных кувшинах были найдены древние свитки религиозного содержания.
Таким образом, в казахском фольклоре сохранялись образы и мотивы Потопа и допотопного человечества, не связанные с исламской и шире аврамической традицией. Возможно, они свидетельствуют о том, что наша устная литература имеет гораздо более древнее происхождение, чем мы предполагаем, что она возникла в результате эвакуации традиции существовавшей некогда высокоразвитой цивилизации.
Полный вариант на казахском языке читайте
Фото: Санжар Жубанов