Зира НАУРЗБАЕВА
«Они жили долго и счастливо и умерли в один день…» Банальная истина: все сказки и произведения о великой любви заканчиваются свадьбой. Сейчас принято объяснять это тем, что проза семейной жизни убивает любовь.
Но возможен и другой поворот сюжета – вскоре после свадьбы юный муж неожиданно погибает, молодая женщина остается одна, не успев даже понести ребенка. В казахской литературе этот вариант присутствует уже в лироэпосе «Кыз-Жибек». В любимом нашем кино, как известно, красавица Жибек, узнав о смерти Толегена, бросается в воды Жайыка. Один из вариантов сценария следовал эпосу, в котором Жибек находит возможность отправить гонца к младшему брату Толегена – Сансызбаю и выходит замуж за своего аменгера. Такова традиционная этика: девушка, выходя замуж, вступает в род мужа, продолжение этого рода ставится выше личных чувств.
Индивидуальная любовь ни в коем случае не отрицается в нашей традиционной культуре, более того воинская культура кочевников и неразрывно связанный с ней культ любви, культ женщины стали источником европейского рыцарского культа Прекрасной Дамы. Индивидуальная любовь воспета прежде всего в искусстве сал-сери – наследников древнего духовно-воинского ордена. Но женщина – не только возлюбленная и хранительница семейного очага, она – хранительница жизни вообще, Мать Рода.
В эпосе «Баян-сулу – Козы-Корпеш» Баян сходит в могилу вместе с предательски убитым Козы, но этот очень архаичный эпос к нашей теме отношения не имеет. Его финал связан с мифологией дуальных начал, мифом о Великой Матери-Богине и о Солярном герое, в то время как эпос «Кыз-Жибек» имеет исторический характер, отражает взгляды средневекового казахского общества.
На рубеже 19-20 веков формирующаяся письменная литература нового типа заимствует идею личной любви так, как она понималась в тогдашней европейской культуре. Что делать юной жене, любимый муж которой неожиданно погиб? Эта проблема в новом контексте исследуется М. Ауэзовым в одном из ранних его рассказов «Красавица в трауре». Героиня рассказа решается хранить верность безвременно ушедшему мужу. Многие годы она лелеет свою любовь и горе, отвергая многочисленные предложения достойных претендентов на ее руку, и в конце концов, изнемогая от плотской страсти, неожиданно для себя оказывается в объятиях старика-табунщика. Вероятно, на казахского писателя оказали влияние работы З. Фрейда. Но Т.Асемкулов в исследовании об эго и любви «Великая загадка Абая» (на казахском языке) трактует этот рассказ еще и так: любовь – это жизнь, хранить верность любви, противопоставляя ее жизни, – безнравственно. Верность, которая требует таких усилий, которая отрицает жизнь, такая верность хуже измены.
Современный писатель Нурлан Ками решает проблему по-своему в повести «Шал» («Старик»). 80-летний одинокий старик перед смертью вспоминает свою жизнь. Такую жизнь прожили многие казахи, родившиеся в 20-ые годы 20 века. Смерть родителей от голода начала 30-х, беспризорное голодное детство и отрочество, детдом, армия, война, окружение. немецкий плен, бегство и партизанщина, 10 лет на лесоповале в наказание за немецкий концлагерь, в Сибири он оставил ногу, сгнившую от гангрены в карцере. Даже такой «жених» – безногий, с клеймом зэка и без профессии – был востребован в послевоенное время, и он женился на молодой бездетной вдове. По природе своей малоэмоциональный, замкнутый (сам герой считает, что его «туповатость, отсутствие склонности к размышлениям» позволили ему выжить во всех перипетиях), он стал с возрастом абсолютно безобидным, но холодно-отстраненным человеком, не смог одарить душевным теплом ни заботливую жену, ни детей.
Но произошло чудо… Оформляя пенсию, старик рылся в сундуке в поисках каких-то документов и нашел фото старшего сына-студента. Но фото это, вроде бы сделанное совсем недавно, пожелтело от времени, а на обороте был указан 40-ой год и надпись на имя жены «На вечную память любимой». Это было фото первого мужа его старухи-жены. Старик все понял и расплакался.
«Несмотря на свою туповатость, он ощущал могучую силу любви, в душе признавал, что ему не дано было счастье познать эту силу, был благодарен судьбе уже за согласие в семье, и никогда не думал, что случится такое. О, творец!.. Не только сын, но и дочь были похожи на него.. Приземистая, ничтожная его старуха оказалась необычным человеком. В глубине своего сердца она навечно сохранила любовь к мужу, который сразу после свадьбы ушел на войну и погиб в первом же бою! И не только сохранила, силой этой любви она сотворила ей вечный памятник, родив от моего семени детей своему возлюбленному… «Днем вдвоем, а ночью – вчетвером» – гласит казахская мудрость (о втором браке овдовевших людей, ночью вспоминающих молодость и умерших супругов. – З.Н.). А нас трое. И все трое мы счастливы. И погибший солдат, которого смерть разлучила с возлюбленной, но частичка души которого вместе с моим семенем в лоне женщины дала начало новой жизни; и моя жена, которую война лишила возлюбленного, но не ее чувства, и которая, оставаясь непорочной, верной мне, умела чтить и свою первую любовь, силою чувства подарив облик давно умершего возлюбленного выношенному под сердцем ребенку; по-настоящему счастлив и я, потому что помог этой святой и трогательной любви плодоносить!.. Старик был действительно счастлив, ведь вопреки всем ударам судьбы, он сохранил душевную широту…» (Қами Н. Кездесу. Ақтөбе. 2003. Подстрочный перевод З. Наурзбаевой).
В этот день в общем-то безобидный, но суровый кряжистый старик, от которого веяло холодом, превратился в мягкого, излучающего свет старца. Ощущение причастности к чуду изменило прошедшего через земной ад человека.
Христианство выстроило сложнейшие теологические конструкции, чтобы объяснить догмат о непорочном зачатии. По мнению Т. Асемкулова, догмат этот был заимствован из тенгрианства, но ошибочно. Для тюркских кочевников непорочное зачатие – это нормальное явление, это просто-напросто зачатие ребенка порядочной женщиной от своего мужа.
Лео Фробениус цитирует некую абиссинскую женщину: «Откуда мужчине знать, что такое жизнь женщины. Жизнь женщины и жизнь мужчины – это далеко не одно и то же. Так назначено Богом… В течение девяти месяцев она носит в своем теле плод одной ночи. Появляется нечто, что уже никогда не покидает ее жизнь. Теперь она мать. Она – мать, и она останется ею, даже если ее ребенок умрет. Ибо было время, когда она носила под сердцем дитя. Это чувство никогда не покидает ее душу…Женщина может только одно – уважать себя. Всегда оставаться порядочной. Она обязана, – ее природа такова. Всегда оставаться девственницей и всегда быть матерью. Перед каждой близостью – она девственница, после каждой близости она – мать. Так можно определить, хорошая она женщина или нет».
Это отношение к чуду жизни, к материнству выражено в строках любовной песни Сегиз-сери «Гаухартас»: «Да будет благословенна та, что родила Вас». А в казахском фольклоре 19 века можно встретить такое выражение восхищения искусством музыканта, например: «Да буду я жертвой за лоно матери, которая выносила Вас!» Повесть Н. Ками «Старик» в русле такого отношения к женщине, к любви и к тайне рождения жизни. Она как поклон многим поколениям наших бабушек, которые имели мужество любить и творить жизнь вопреки всему.
PS. У наших русскоязычных журналистов стало привычкой поносить казахских писателей за обращенность в прошлое и за приверженность аульной тематике, при том что сами эти писатели давно живут в городе и современного аула не знают. Возможно, журналисты, в чем-то правы, и в современной казахской литературе много откровенно слабых бытописаний уже несуществующего аула. Но суть в том, что «критики» наши не дают себе труда читать эту литературу (а зачастую они просто не знают казахского языка). Повесть Н. Ками «Старик», например, для поверхностного взгляда может тоже показаться «аульной» (надо признать, большинство рассказов в его сборнике – о городе, есть даже научно-фантастическая вещь), но она – о судьбе человека, и я уверена – о судьбе реального человека и о реальном чуде. И не вина писателей, что впечатления детства и юности сильны, а казахские старики своеобычны, и судьба почти каждого человека старого поколения заслуживает быть запечатленной в слове, и в прежней неспешной аульной жизни было больше возможности вглядеться в эту судьбу, услышать рассказ очевидца. На мой неискушенный нелитературоведческий взгляд строки, которые я перевела как сумела, стоят лучших рассказов Мопассана, посвященных чуду любви и жизни. Но если произведения великого француза воспевают земную, человеческую любовь, то у казахского писателя она освящена прикосновением вечности.
2012
Познавательно написано, спасибо автору!