Зира Наурзбаева
«… Монголы, японцы и американские индейцывоплощают собой героический аспект желтой расы,
а в более широком смысле – и всего человечества.
Для этих людей уже сама природа является храмом…»
Фритьоф Шюон «Касты и расы»
В детстве у нас дома была книга «Схороните мое сердце в Вундед-Ни» о героической и обреченной борьбе североамериканских индейцев против английских колонизаторов. Такими родными казались портреты вождей с широкими скулами, мощными запястьями и заплетенными в две косы черными волосами. Так волновали детское сердце имена – Дикий Конь, Сидящий Бык… О генетическом, культурном и языковом родстве индейцев и тюрко-монголов тогда особой информации не было, и эффект узнавания вряд ли был предусмотрен советским «Политиздатом».
Особенно трогали слова индейской песни – песни прощания с родной землей. Разгромленное в сражении индейское племя покидало родной штат Юта и, отправляясь в горький путь в резервацию, воспело красоту и щедрость родной земли, вскормившей многие поколения индейцев. Оплакивая вынужденное расставание с родиной, индейские воины благославляли победителей-англичан, желали им счастья на вновь обретенной земле, желали, чтобы Юта была такой же щедрой для англичан, как и для них самих…
Помните?
Қайран менің Еділім,
Мен салмадым, сен салдың,
Қайырлы болсын сіздерге
Менен қалған мынау Еділ жұрт!..
Это – песня-прощание полководца и жырау 15 в. Казтугана из рода Ворона, в результате долгой смуты вынужденного со своими сородичами оставить родные земли в нижнем течении Волги и перекочевать в пределы Казахской Орды.
Широкой аудитории этот средневековый жыр стал известен в середине 90-х годов благодаря исполнению Бекболата Тлеухана, положившего текст на кюй Казангапа «Көкіл» (кон. 19- нач. 20 вв.). Т. Асемкулов так оценил творческий эксперимент молодого (на тот момент) исполнителя: «Существуют произведения, как бы протягивающие друг другу руку через века. Одна из лучших находок Б. Тлеухана состоит в том, что он положил жыр Казтугана «Қайран Еділім» на кюй Казангапа «Көкіл». И дело не только в том, что кюи Казангапа близки жыр-кюям.
Текст Казтугана резонирует с творчеством Казангапа, как его раскрыл Садуакас Балмагамбетов. В исполнении С. Балмагамбетова кюй «Көкіл» – это нарочито неяркая мелодия, но в этой неяркости скрыта страшная метафизическая тайна. Жыр Казтугана, в свою очередь, раскрывает отношение к бренному миру воинов-кочевников. Как известно, в этом жыре, прощаясь с родной землей, Казтуган воспевает красоту и богатство природы Едиля-Волги, а в заключение благословляет врагов, которым досталась эта благодатная земля, желает им счастья на оставленной соплеменниками жырау земле».
И это не единичный случай в нашей культуре. В фольклоре китайских казахов есть очень древний кюй «Cары өзең» Саймака. Смысл его похож на Казтугановский «Қайран Еділ».
В кюе воспевается родная река Cары өзең – Желтая река – Хуанхэ. Музыкант прощается с ней, горе сменяется смирением. Желтую реку – Хуанхэ китайцам после многовековых изнурительных войн во второй половине 2 в. до н.э. оставили… хунну. Кстати, в исторической литературе (например, у Е. Турсунова и Ю. Зуева) цитируются по книге В.С. Таскина «Материалы по истории сюнну по китайским источникам» (М., 1968) сохранившиеся в китайских летописях песни хунну, оплакивавших в этот же период потерю горы Цилянь, горы Яньчжишань… Ученые мужи дискутируют о хуннском звучании топонимов, зафиксированных китайскими иероглифами, о их символизме, а в казахском фольклоре продолжают жить произведения того периода тюркской истории (разумеется, изменяясь в соответствии с законоами бытования устной традиции). Возможно, современные исполнители не всегда отдают себе отчет, о какой древности идет речь, но раз кюй сохранился через тысячелетия, значит в сознании народа сохранился и древний психологический стереотип, уважающий право Чужака, право Врага жить на земле, которую искони ты считал своей родинй, Землей Предков, более того, его право и право его потомков процветать на этой земле.
В то же время интерпретация казахских героических сказаний, например «Кобланды», позволяет утверждать, что наши предки осознавали: победа над врагом всегда мнима, а захват чужой земли чреват страшными моральными, нравственными потерями. Эти потери не столь явны, но развиваясь подспудно, они ведут к нигилизму, становтся проклятием победившего народа. Как сказал А. Герцен: «Самые прочные цепи рабства куются из победных мечей».
Еще одно детское воспоминание: мои родители в 70-ые гг. обменялись квартирами с одной, скажем так, неказахской семьей. Такая процедура вообще очень стрессовая, проявляющая многие скрытые черты в характере человека. А советские порядки, крайне осложнив эту процедуру, зачастую понуждали людей идти против своей выгоды, вступать в контакт с малоприятными людьми, а значит эти порядки еще более способствовали раскрытию человеческой натуры. Несмотря на то, что семья, въезжавшая в нашу квартиру, свою натуру проявила далеко не с лучшей стороны, моя аже, испекшая вечером накануне переезда семь лепешек, в молитве упомянула и этих людей, прося у Аллаха счастья и процветания им в их новом обиталище. На следующий день, когда вынесли и погрузили в машину наши вещи, она осталась в доме, чтобы помыть полы. Заставшая ее за этим занятием новая хозяйка вдруг смутилась. Смущение это стало понятно, когда мы оказались в оставленной ею для нас квартире с грубо вывороченными копеечной задвижкой в санузле, телефонной розеткой, гардинами и пр.
Бытовой эпизод? Именно в таких мелочах проявляется менталитет человека и нации, тем более, что эпизод этот не единичный. Приходилось читать, что англичане, оставляя колонии, приводили все в порядок, мыли даже черенки лопат для уборки навоза в кавалерийских конюшнях. Вряд ли это лишь любовь к порядку. Скорее, уважении нации воинов к врагу, а, следовательно, и к самой себе. И здесь не важно, что враг этот оказался победителем не столько по личным качествам, сколько волею обстоятельств, точнее, волею Бога. Искусство проигрывать красиво, так же как стремление бороться лишь с сильным противником – наследие рыцарского сословия, генетически связанного с кочевниками евразийских степей.
Возвращаясь к теме, понятно, что земледельцы и воины-кочевники по-разному относятся к земле. Для тех и других она – мать, мать-сыра земля, мать – дающая жизнь и забирающая ее (cұм қара жер). Но, например, земледельцы символически вступают в инцестуозный брак с землей, устраивая весной ритуальные оргии на свежевспаханном поле в стремлении усилить ее плодородие. У кочевников для мужчин табуировалась поза ничком на земле, носки сапог закруглялись кверху, чтобы нечаянно не ткнуть землю кончиком ноги. Такой сравнительный ряд можно продолжить.
Уже в древности осознавалась связь между такими качествами, как воинственность, законопослушность, и отношением собственности на землю, даже вне зависимости от характера хозяйственных занятий. Легендарный римский царь-культуртрегер Нума Помпилий роздал жителям участки земли и приучил их к земледелию, велел провести межи и поставить пограничные камни, чтобы привить римлянам законопослушность и миролюбие. В свою очередь, Юлий Цезарь писал, что у германцев нет земельной собственности. Через год тот, кто получил участок земли для обработки, должен переходить на другой, чтобы он не привязался к одному месту, не утратил мужества и не потерял интереса к войне, променяв ее на занятия земледелием и скотоводством… Даже если римский полководец был неточен в этнографическом плане, характерна сама постановка вопроса.
Подводя итоги, оседлым земледельческим народам свойственно не просто привязываться к возделываемой земле, но и рассматривать ее как собственность, право на которую неотъемлемо. Земледельцы, если они воинственны, бьются за свою землю до конца, а, оставляя, придерживаются тактики выжженой земли.
Воины-кочевники любят родину и бьются за нее, но восприятие отчизны у них несколько другое. В казахском фольклоре есть выражение о казахской земле: «жеті жұрт жеткен жер» – «земля, на которую пришло семь народов», при этом семь здесь – сакральное число, означающее бесчисленное множество. У кочевников не просто другое восприятие времени, принципиально другой масштаб восприятия истории.
Речь идет о том, что в этот мир мы приходим на время, гостями. Даже в песнях советского периода постоянно звучит эта тема: «люди – гости друг другу», «человек – гость в этом мире». Слово «қонақ» имеет тот же корень, что и глагол «қону» , который употребляется по отношению к человеку (заночевать, остановиться на стоянку во время кочевки) и к птице (приземлиться, сесть после полета), что заставляет вспомнить: тотем казахов – гуси-лебеди. Мы – гостим в этом мире и покидаем его, возвращаясь на свою небесную родину. Земля же вечна, создана Единым Творцом не для конкретного народа, а для всех своих творений – людей и зверей. Об этом же – о временном и вечном, о жизни и 
смерти – говорит и кюй Казангапа.
Насколько это отношение к жизни уместно в наше время и в нашей ситуации – это другой вопрос.
2010
Иллюстрация: Малик Муканов. «Всадник». Гобелен