По поводу статьи Айгуль Омаровой «Чем могут гордиться казахи»
Зира Наурзбаева
Состояние казахской нации таково, что гордость наша почти всегда переплетается с болью и горечью. Общечеловеческую истину «Нет пророка в своем отечестве» современный поэт перефразировал применительно к казахам так: «Попирая ногами собственное золото, тянущиеся за чужим медяком».
У нас есть великая музыка, но хранители тысячелетней традиции, музыканты, которыми бы гордилась любая другая нация, ходят бездомными. Какой-нибудь чиновник от культуры на очередном концерте накинет им на плечи чапан, прочтет речь о счастье быть современником, а затем ключи от государственной квартиры недрогнувшей рукой отдаст своей очередной подруге. И так всегда и во всем.
Но есть Феномен, которым мы все можем и должны гордиться, который подпитывает мою во многом иррациональную веру в наше будущее, в будущее нашего языка и культуры. Этот Феномен лингвист Б.Акбердиева назвала данным свыше в ответ на нашу настоятельную потребность знания, нашу духовную жажду, нашу «тоску по гению».
Пророк в своем отечестве
Для начала я хотела бы привести слова, которыми открывается книга «Мифология предказахов», которую я сейчас перевожу: «О, Тенгри! Прежде благосостояния, верни казахам чувство чести! Благослови потомков Казаха и Казахстан!»
В наше время обесцененных слов и цинизма слова эти могут показаться высокопарной рисовкой. Но, как говорят индийские мудрецы, важно не то, что сказано, важно, кто сказал. Человек, произнесший эти слова, всей своей жизнью доказал право говорить высокие вещи и право быть услышанным своим народом. Этого человека зовут Серикбол Кондыбай, три года назад он умер в возрасте тридцати шести лет. Он учился на географическом факультете КазГУ, первокурсником за участие в декабрьских событиях 1986 года десять дней находился в тюрьме, его право продолжить учебу отстояли его русские сокурсники и преподаватели. По семейным обстоятельствам отказавшись от аспирантуры, он вернулся к себе на родину на Мангистау, в поселок Шетпе. Был школьным учителем географии, в результате падения получил перелом позвоночника. Врачи предрекали ему один-два года жизни, но он прожил почти десять. Не просто прожил, а в далекой провинции, постоянно испытывая адскую боль, он написал пятнадцать томов по истории, исторической географии, мифологии, лингвистике, способных перевернуть мировую тюркологию.
Феномен Серикбола Кондыбая состоит не только в невероятности его научных озарений, но и в том, что еще при жизни десять его книг были изданы, получили признание со стороны научной общественности, меценатов, государственных деятелей. В 2003 году группа видных казахстанских ученых-гуманитариев во главе с М. Ауэзовым в Открытом письме к И.Тасмагамбетову так оценила значение творчества С. Кондыбая:
«Одним из ведущих направлений культуротворческого процесса в Казахстане должна стать гуманитарная наука, освобожденная от колониального и тоталитарного пресса, фактически делающая сейчас свои первые шаги по осмыслению истории и культуры конно-кочевой цивилизации Центральной Азии. Это гигантская работа, требующая не просто высокого уровня научного мышления и эрудиции, но и настоящей духовной свободы, независимости от европоцентристских установок, способности выйти за пределы утвердившихся в мировой науке парадигм, в основе которых всегда тайно или явно содержится представление о неполноценности кочевой культуры. Простое накопление фактов, распространение и тиражирование уже имеющейся информации о нашем наследии не даст своих плодов, если мы не сможем противостоять европоцентристским парадигмам современной западной науки на концептуальном уровне. Вызов времени таков, что именно казахским ученым-гуманитариям ХХ1 века предстоит совершить прорыв в сложившейся в мировой науке теории о историческом пути кочевников Евразии, а, значит, о истории человечества вообще.
…Возможно, именно С.Кондыбай представляет личность, которой суждено сломить вековые предрассудки мировой науки о роли тюркских народов в истории человечества, заложить основы науки предстоящей эпохи».
Как и многих из нас, Серикбола тревожили цинизм и равнодушие, безответственность и потребительство, преобладающие в современном казахстанском общественном сознании. Выход из этой ситуации он видел в том, чтобы через актуализацию бессмертных архетипов казахского сознания, пробудить духовную силу, окрылявшую некогда наших предков, или, как писал он сам, пробудить «другого», «внутреннего», «вечного Казаха», обессилевшего, но все еще живущего в нашей крови, в нашей душе.
Для себя путь к осуществлению этой цели он видел в создании казахской мифо-лингвистической научной школы, цель которой – развернуть скрытую в казахском языке духовную информацию, реконструировать мифологию предказахов. Опровергая обыденное мнение о мифе как пустой выдумке, Серикбол доказывал, что миф дает возможность понять нам нас самих: кто мы, откуда пришли и куда идем, что нужно нам, чтобы жить полноценно, осмысленно.
«Мифология – главный ключ, открывающий дверь в волшебную, священную, удивительно прекрасную страну, в нашу Вечную Родину, забытую нами». С.Кондыбай показывает несколько необходимых ступеней, ведущих к этой двери. Первая – реконструкция казахских мифологических представлений, начало которой положил он сам. Второе – развитие на этой основе всего комплекса казахских гуманитарных наук, в настоящее время представляющих нежизнеспособные клоны совковых версий западной науки, основанной на европоцентристской парадигме. Третье – развитие казахской гуманитарной науки должно создать идеи, методы, структуры и рычаги, необходимые для развития на национальных основаниях искусства и культуры (а также идеологии и политики). «Конечно, я далек от мысли, что нашел панацею от всех болезней нашего общества. Но эти простые действия, как я надеюсь, способны обуздать равнодушие и безответственность, охватившие нашу нацию», – писал С. Кондыбай.
Казахский язык как инициация
Поскольку казахский язык стал для ученого ключом, позволяющим реконструировать древнюю мифологию, к проблеме языка он обращался неоднократно. Затрагивал и современную ситуацию казахского языка. «Всем известно нынешнее, вызывающее жалость состояние казахского языка. Не стоит и говорить о том, какой трагедией, печалью для нации является незнание родного языка людьми, по происхождению, имени и внешности являющихся казахами. Но речь не только об этой части казахского народа, неубедительной является казахскость и тех, кто вырос в казахской среде, получил образование на казахском языке, говорит по-казахски. Быть казахом – это значит не только говорить по-казахски (знание родного языка – необходимое, но не достаточное условие), это значит достигнуть особого состояния души. Состояния, когда человек не просто с пониманием относится к языковой проблеме, осознает, ощущает необходимость знания языка, это умение переносить трудности, связанные с обучением языку, это терпение, самое главное, умение человека придержать свое высокомерие, смиренно склонить голову, преклонить колени перед Его Величеством языком, покаяться.
Казахский язык – это путь между двумя точками, двумя вратами. Первые врата, те, что служат входом, очень тесны и низки, открывающийся за ними путь напоминает тесный коридор. Поэтому, чтобы войти в них, необходимо склонить голову, нагнуться, передвигаться почти ползком. Но тесная пещера с каждым шагом становится все просторнее и выше. Выход из нее представляет Великие Врата. Чтобы познать язык, чтобы стать казахом, необходимо на четвереньках пробраться в тесный лаз, зато путь этот человек завершает с гордо поднятой головой. Это – новое рождение, посвящение, инициатическое испытание. Пройти через испытание нелегко, самое главное, вступить на этот путь надо без принуждения, по собственной воле преклонить колена. А это дано не каждому, ведь у готового лебезить перед сильными мира сего «казаха» не достанет терпения склониться перед кажущимся ненужным в этой бренной жизни родным языком, ложная гордость не позволит».
«Когда я занимался разбором отдельных слов казахского языка, меня поразила нежданно пришедшая в голову мысль: А ведь язык казахов подобен мальчику Тазша, мгновенно меняющему свой облик. И в самом деле, казахский язык не похож на такие древние, признанные мировые языки, как санскрит, иврит, язык Авесты, древнегреческий и латинский языки. Если названные обладают свойственным им таинством и загадочным характером, то казахский язык кажется совершенно простым, обиходным, слишком длинным, словно речь бесхитростного аульного старика. Но это только на внешний взгляд. Если соскоблить «корку» с любого самого обычного слова, то несказанно поразишься, обнаружив сияющий блеск золота, таящегося под ней. Казахский язык подобен упомянутому выше мифическому герою Тазша-бале, который стороннему глазу предстает нищим оборванцем, бедным плешивым мальцом, но… в мгновение ока, изменив облик, может предстать грозным батыром Алпамысом. Для человека, глубоко познавшего казахский язык, он превращается в древний, загадочный, полный скрытых тайн.
Современный казахский язык – язык вторичный, то есть производный. Это упрощенная, обиходная форма волшебного древнего наречия – языка потустороннего мира. Мы приоткрыли завесу этой тайны через разъяснение древнего смысла некоторых обыденных слов. Согласно закону традиционного древнего миропонимания, если что-то переходит из одного мира в другой, то коренным образом меняет свою сущность на противоположную. Так же, как Алпамыс-батыр на том свете превращается в Тазша-балу, так и казахский язык, перешедший из потустороннего в наш бренный мир, скрыв свой истинный облик, спрятался за дымку обыденности. В действительности же – это драгоценный, благородный и волшебный язык. Мы смогли оценить его богатство, лишь пристально вглядевшись вглубь слов» (Последняя цитата из книги С. Кондыбая «Казахская степь и германские боги» в переводе М.Жанузаковой, приобрести которую можно в издательстве «Сага», тел. 261 48 75, в этом же издательстве готовится упомянутая выше книга «Мифология предказахов», все переводы осуществляются в рамках областной программы «Культурное наследие» по Мангистауской области при поддержке Акима области К.Кушербаева).
Приведенные идеи С.Кондыбая схожи с мыслью писателя и музыканта Т. Асемкулова о природе казахского языка: «Западные языки – рационалистичны, восточные – поэтично-цветистые. Казахский язык в образцах старинной поэзии напоминает куски огненной лавы, выброшенные с того света. Такова же и казахская музыка».
Постскриптум
Айгуль, мне совсем не хочется принимать участие в бесконечной дискуссии, опошлившей благородное дело возрождения казахского языка. Ситуация казахского языка, как Вы знаете, была исчерпывающе проанализирована Джанибеком Сулеевым в статье «Откормплощадка», за которую он был предан анафеме этнокультурной «элитой». Рожденная чиновниками от идеологии идея «триединства языков», попытка на уровень государственной идеологии возвести необходимость изучения английского языка напоминает советский маразм «Экономика должна быть экономной». Еще менее мне хочется отвечать всяким Камрадам, которых можно лишь пожалеть, потому что они существуют на земле, язык и дух которой ненавидят, они обречены на безродность – жизнь без родины. Впрочем, в свое время в ответ на нашумевший опус М.Сытника «Лошадка русского языка и телега казахской цивилизации» я написала статью «Бремя белого человека», которую г-н Мизинов отказался публиковать, как он отказывался публиковать и другие мои ответы на вызовы шовинистов местного розлива.
Мне кажется нам – русскоязычным казахам – не стоит искать легких путей познания родного языка, а нужно обратиться к вершинам нашей культуры – средневековой поэзии, великим образцам письменной литературы и, обязательно, к трудам Серикбола Кондыбая. Заложенная в этих текстах сакральная энергия способна пробудить в душе человека источник жизненных сил, ему самому дотоле неизвестных. По крайней мере, для меня этот путь открыл совершенно новые перспективы. Правда, когда я пытаюсь набросать что-то на казахском, меня редактирует десятилетняя дочь, но и это вызывает у меня чувство гордости за нее. Еще я горжусь тем, что, реализуя идею С. Кондыбая, написала сценарий комикса-фэнтези о современных городских детях, в котором актуализируются смыслы и ключевые понятия традиционной казахской культуры. Правда, ни государственной, ни частной поддержки на развитие проекта пока получить не удается, но это уже другой разговор.
Как мне кажется, долг журналиста – не посыпать голову пеплом, а информировать читателя о хороших учебниках и учебных курсах казахского языка, о прекрасных педагогах. А такие педагоги, способные ненавидящего казахский язык русскоязычного подростка за пару недель занятий переубедить так, что он начинает сыпать казахскими пословицами и терроризировать родителей требованием говорить на «великом и могучем» казахском языке, такие педагоги у нас в Алматы есть. Видеть не видела, но слышать приходилось.
PPS.
Хотелось бы привести один случайно обнаруженный пример, подтверждающий мысль С. Кондыбая о казахском языке как языке потустороннего мира. Психотерапевт, кандидат медицинских наук Г.Н. Сытин, с помощью современных научных методов изучавший древние русские заговоры, привел записанный на Смоленщине кровоостанавливающий заговор: «Едет святой Георгий на коне, конь у него карий, а ты кровь не кань…» На вопрос «Что значит «не кань?» он ответил: «Не знаю точно, возможно, есть общий корень со словом «канючить». Но замеры биопотенциалов показывают, что кровоостанавливающее действие оказывает именно оно…» (Сытин Г.Н. Животворящая сила. Помоги себе сам. М., 1990. С. 3). Ключевое, останавливающее кровь слово «кань» (побудительная форма от «кан»?) не может не напомнить казахское «қан» – кровь, великолепно проанализированное С. Кондыбаем в третьей книге «Мифологии предказахов» как один из вариантов эликсира, жидкой формы Света-Нур, и рассмотренное там же слово «қану» – потребность в чем-либо (прежде всего в Свете-Нур), удовлетворение этой потребности (рус. «канючить» очевидно связано именно с ним в значении «выпрашивать, вымаливать необходимое для удовлетворения потребности»).
С. Кондыбай доказывал, что женские имена Елена и Ульяна, присутствующие в славянских заговорах и других текстах в связи со святой водой, происходят от древнетюркского имени хозяйки воды Улек, а современные названия многих рек, в том числе Волги от тюркского словообразующего форманта «іл / ыл» со значением влага, вода (С. Кондыбай. Казахская степь и германские боги. А., 2006. С. 253-254).
Было бы интересно исследовать другие славянские заговоры на предмет присутствия в них ключевых слов тюркского происхождения. Но еще более актуальным и практически востребованным могло бы быть совместное исследование казахских (тюркских) заговоров, шаманских сарынов фольклористами, биологами, медиками и психолингвистами.
2006