Биржан-сал. Киносценарий

«БИРЖАН САЛ»

(«Последний трубадур»)

Автор сценария – Таласбек Асемкулов

Титры:

Конец Х1Х века. Для Запада и Востока в далеком средневековье остались рыцари и трубадуры, воспевающие Подвиг и Прекрасную даму. Они кажутся сном, романтической сказкой.

Но Великая Степь, породившая рыцарскую культуру Евразии, еще живет старыми идеалами. Сал-серы – остатки некогда могущественных рыцарских союзов древности – все еще совершают ритуалы посвящения в воины. Они все еще готовы быть острием копья боевого войска, идти на битву как на долгожданное свидание с женщиной, весело и красиво умереть в своих вычурных шелковых одеждах, даже не потрудившись прикрыть их доспехами. Воины и поэты в одном лице – они все еще воспевают Войну и Любовь, Жизнь и Смерть…

Наш фильм – о последнем великом трубадуре Степи, о Биржан-сале…

1-й эпизод

Зимняя облавная охота. По равнине у предгорья Кокшетау салы и серы гонят волков. У всех быстрые кони. Вместе с коноводами и помощниками их около тридцати человек. Сбитый в крепкий наст снег гудит под копытами коней. От гика закладывает уши. Волков двое. Впереди мчится вытянувшись всем своим длинным туловищем волк. Чуть поотстав бежит белая волчица. Впереди кавалькады на своем Аксеркеше скачет, будто плывет Биржан Сал. Он кричит борцу Ирзабеку скачущему рядом. Перед Ирзабеком на лошади находится гончая.

– Бросай!

Ирзабек берет гончую и бросает её.

– Ату, ату. Лашин!

Жубай, скачущий чуть отстав от Ирзабека, тоже кидает с коня своего борзого.

– Айт, айт, Саргалдак!

Белая волчица устала. Лашин и Саргалдак дерут её как теленка. В это время Ирзабек взяв короткий соил (дубинку) заходит с правой стороны волка. Волк смотрит налево, где скачут, помахивая дубинками, остальные всадники. Ирзабек коротким ударом в морду валит серого и проскакивает мимо. Остальные скачут мимо, едва сдерживая разгоряченных коней. Через некоторое время, остудив коней, стоят, окружив добычу. К нескольким седлам приторочены тушки трех – четырех лисиц. Один из джигитов, вынув нож, приближается к волкам. Ирзабек дает ему знак рукой остановиться.

— Ну, серы, мы окровавили наши канжига (тороки), – говорит
он обращаясь к Биржану. – Вечереет. Что будем делать?

— Поблизости есть какой-нибудь аул? – говорит Биржан. – Или мы в безлюдной степи?

– Поблизости есть аул Корабая. Он ближе всех, – говорит Жубай сал.

– Ну что ж, поедем туда, – говорит Биржан.

Едва коснувшись ногами стремян, он взлетает в седло. Сев в седло, оглядывается по сторонам.

– Заверните борзых в тулупы, – коротко приказывает он помощникам.

В это время несколько джигитов возятся с волками. Кони пугаются мертвых волков и брыкаются.

– Одного дайте мне, – говорит Биржан, – Мой Аксеркеш не боится волка. Одного возьми ты, Жубай.

Джигиты взваливают одного волка на коня Биржана, позади седла.

Через некоторое время они уже едут. Солнце почти уже закатилось. Завернутые в тулупы собаки мирно дремлют.

– Аимбет! – говорит Жубай.

Огромный джигит, с обмороженным лицом, пришпорив коня, приближается к Жубаю.

– Скачи в аул Корабая. Скажи, едут салы, – говорит Жубай и плеткой указывает вперед.

– Поезжай вдоль камыша. Потом будет березовый лес.Повернешь вправо и поедешь наискосок, и через полчаса приедешь в аул бая. Ступай.

Ночь. Впереди завиднелись огни аула. Это аул Корабая. Биржан придерживает поводья. Жубай удивленно смотрит на него.

— Я забыл сказать, – говорит Биржан. – В прошлом году в этих местах я потерял конские путы и свою табакерку. Схожу и найду их.

— Вернешься? – спрашивает Жубай.

— Нет , – говорит Биржан.

Жубай прыскает.

— Чему ты смеешься? – говорит Биржан, улыбаясь и сам.

— Я все понял, – говорит Жубай.

– Да, отыскать табакерку в таких местах, это самое трудное дело, – говорит Ирзабек. – Сколько раз я просил тебя не заниматься этим делом. Не слушаешься. Биржан, знай, погубит тебя этот насыбай.

Салы и серы переглядываются и понимающе улыбаются.

— Это неуважение к дастархану Корабая, – говорит Жубай, продолжая улыбаться.

— Если суждено богом отведать от его дастархана, отведаем, – говорит Биржан поворачивая коня. – Поехали, Байкенже.

2-й эпизод

Предутренний час. Две комнаты, поделенные посередине печкой. Обе комнаты большие. Лампа на столе догорает. В дальнем углу стоит кровать. Отодвинув желтый шымылдык (занавеску), выходит женщина. Неслышно ступая по толстым одеялам, она подходит к печке, берет вторую лампу, ставит на стол и зажигает её. Потом, на какое-то время, будто оцепенев, смотрит на догорающую лампу. И в это время лампа, задрожав, тухнет.

– Ой, Аллах, – испуганно шепчет женщина. Потом, взяв одежду у изголовья кровати, начинает торопливо одеваться. С каждой застежкой фигура её становится стройнее. Косы она вдевает в шашкап, на голову набрасывает украшенный по краям тонким серебром белый шаркат. Сверху двухподольного желтого шелкового платья надевает красный бархатный камзол и подпоясывается поясом. Не делая лишних движений, наливает из чайника в кумган теплую воду, и накрывшись с головой чапаном, выходит на улицу. Спустя некоторое время умывшаяся и посвежевшая женщина возвращается, и подкрутив фитиль лампы,подходит к кровати.

– Биржан, – тихо произносит она.

Никто не отвечает.

— Биржан, – зовет женщина громче. – Уже утро.

Берет одежду, повешенную у изголовья, и подает за занавеску. Из-за занавески выходит Биржан. Женщина стоит с кумганом теплой воды у печки. Быстренько умывшись, Биржан садится на кошму и начинает надевать свои сапоги – саптама.

– Разве не выпьешь чаю? – спрашивает женщина.

– Спасибо, ничего не надо, я спешу, – говорит Биржан. Натянув сапоги, встает с места.

– Тогда выпей кумыса, – говорит женщина. Мутовкой помешавав в кожаном бурдюке, она наливает большую чашку кумыса и ставит её на стол. Биржан, усевшись по – турецки, берет чашку в руки. Женщина ставит перед Биржаном чашку с мясом. Биржан отрезает кусочек казы, съедает, выпивает половину кумыса.

– Вчера я забыла спросить тебя, – говорит женщина, устало улыбаясь. – Что это за прогулка средь зимы, в такой холод.

— Мы на охоте, – говорит Биржан.

— А где твои люди? – спрашивает женщина.

— Знаешь бая Корабая, что зимует на берегу озера Жаншора? –
говорит Биржан. – Вот там они и остались.

Он поднимается с места. — Ну, ладно, я должен ехать.

Одевшись, он берется за ручку двери. Женщина подходит к Биржану. Наступает тишина. Полная недосказанных мыслей тяжелая тишина перед расставанием.

– Вернешься? Когда еще приедешь? – сказала женщина, с надеждой смотря в лицо Биржана.

– Не знаю, – говорит Биржан. Опять устанавливается тишина.

Биржан в своих зимних сапогах на целую голову выше женщины. Женщина, опустив голову, молчит. Вдруг, подняв голову, она смотрит в лицо Биржана и вымученно улыбается.

– Серы, скажи мне по совести, кто я для тебя?

Биржан не сводя своих глаз с женщины, молчит.

— Почему ты молчишь? – говорит женщина.

— Что я должен сказать? – говорит Биржан.

– Сколько мне тебя еще ждать? – говорит женщина печально. – Где твое последнее слово, Биржан? Сколько я могу ждать тебя, с тоской глядя на твою дорогу?

Женщина слегка запнулась.

– Не останавливайся, – сказал Биржан. – Если накипело на сердце, говори, ничего не скрывай.

Женщина постояла, немного глядя в лицо Биржана, и отступила.

— Я поняла, – сказала она печально. – Я трава под копытами твоего коня. Скашиваешь и уходишь. Я как лампа, которую запаляют ночью и гасят днем. Вот все мое достоинство.

— В чем я должен поклясться перед тобой, Макпал? — спросил
Биржан.

Макпал вдруг плачет. Не вытирая слез и не слушая Биржана, она вдруг начинает быстро и мстительно говорить.

– Я ведь Макпал … у ног которой стлались все джигиты, разве не так? Или я простая добыча для тебя? Одна из многих? Я ведь…Макпал… которую жаждут до сих пор все аменгеры… и никто из них до сих пор не может дотянуться до меня. Не прошло и года со смерти моего мужа, как я стала твоей наложницей. Я полюбила тебя с первого взгляда. И потеряла голову. И даже в ответ на мою безумную любовь, ты не можешь мне ничего пообещать?

Биржан обнял Макпал за плечи и притянул к себе.

– Что я могу тебе сказать, Макпал, – сказал он вздохнув.Потом, взяв её за подбородок, посмотрел в глаза.

– Я не считаю, тебя простой женщиной. Но если ты та Макпал, умная Макпал, которую я знал прежде, то скажи мне, что может быть лживее клятвы в этом мире. Человек не может предугадать свою судьбу. Мы не можем знать, какая судьба нас настигнет в полдень, а ты просишь клятвы вечной любви.

Макпал замолчала, опустив голову.

— Я как перекати – поле, – сказал Биржан. — Какой ты клятвы хочешь от меня?

— Ладно, – сказала Макпал вздохнув. — Тогда оставь мне на память что-нибудь, чтобы я могла вспоминать тебя.

— Проси все, кроме коня, – сказал Биржан.

— Оторви одну серебряную бляшку от своего пояса, – сказала Макпал.

Биржан расстегнул чапан и, оторвав от пояса одну серебряную бляху, вложил её в руку Макпал. Не поднимая головы, вышел на улицу. Байкенже подвел оседланного Аксеркеша.

— Здравствуйте, ага, – произнес он одними губами.

— Здравствуй, – ответил Биржан. Едва левая нога коснулась
стремян, и он уже был в седле.

Краем глаза глянув на побледневшую Макпал, тихо произнес:

— Прощай, Макпал.

— Прощай, – ответила Макпал.

Биржан слегка растянул стремена и Аксеркеш резво рванул вперед. Земля загудела под копытами.

– Прощай, Биржан, – прошептала Макпал.

Посмотрела на серебряную бляху и вздохнула. Потом долго смотрела на удаляющиеся черные точки.

3-й эпизод

Весна. Середина апреля. Аул Кольбая кочует на джайляу. Огромная равнина, окаймленная горами, озерами, лесами. Трава по колено. Нагруженные богатым скарбом пятьдесят – шестьдесят верблюдов. Празднично одетые старики едут во главе кочевья. Разнаряженные девушки, парни и дети на стригунках едут по правую сторону, молодые снохи едут посередине. Позади едет прислуга. Вдалеке видны огромные конские стада.

На пути встречается привольное озеро, полное птиц. Кольбай, едущий во главе кочевья, дает знак остановиться. Окрестности озера мгновенно оглашаются веселыми криками. Ловкие парни быстро снимают части юрт и ставят их. Кто-то копает очаг. Развязывают огромный кожаный бурдюк и начинают развозить по юртам кумыс. В это время из-за небольшого пригорка показывается аляповата разодетая кавалькада. Все удивленно разглядывают их.

– Да будет к добру, – говорит одна старуха. Один из стариков крикнул, обращаясь к Кольбаю.

— Эй, Кольбай! Да это же салы и серы. Благодать пришла в наш аул.

— Да, вижу, – говорит Кольбай радостно.

– Да это же сам Биржан, – говорит другой старик. – Вон, видите, рядом едет, раскачиваясь, Жубай.

Все вышли из юрт. Салы приблизились к аулу. Многие салы и серы были одеты в костюмы зверей. Тут были волк и лиса, рысь, куница, соболь и даже медведь. Чуть поотстав от Биржана ехал молодой сал в белоснежном костюме лебедя. Когда аульчане закричали, поведение салов и серы поменялось. Одетый в костюм лебедя сал бросил поводья и, дав шенкелей коню, с лебединым курлыканьем помчался к аулу. Он махал огромными белыми крыльями как настоящими. Достигнув белых юрт аула, он начал кружить вокруг него. Несколько джигитов, вскочив на коней, пустились вдогонку. Настигнув сала, взяли коня под уздцы и подвели к убеленным сединой старцам. Помогли сойти с коня. Старики и старухи начали припадать к его руке, обнимать его. Кто-то радостно смеялся, а кто-то плакал. Сал продолжал махать крыльями, переступать ногами и курлыкать, глядя в небо.

Молодые салы, ехавшие рядом с Биржаном и Жубаем, начали падать на землю. Кто-то вообще зацепился за толстый сук и так и остался висеть. Маскарапазы начали смеяться и показывать на людей пальцами, бить и щекотать друг друга. И они тоже попадали с коней. Биржан и Жубай тоже, как пьяные, начали раскачиваться в седле.

Аульные люди помирали со смеху, глядя на салов. Молодые девушки и молодухи со смехом окружили кочевье салов. Слезши с коней, Биржан и Жубай начали валяться на земле. Обоих положили на ковер, но Жубай заартачился, перекатился на траву и лег, упершись ногами. Кольбай дал знак своей младшей жене. Она подошла и поцеловала Жубая в щеку.

– Дай мне свой язык, – заблажил Жубай. Они страстно поцеловались, и Жубай лег на ковер.

В это время аульные молодухи и девушки снимали повисших на деревьях салов и целовали, щекотали их. Салы лениво поворачивались, подставляя щеки, и из-за пазух как по волшебству сыпались зеркальца, гребешки, бусы, куски сахара, конфеты, курага и изюм. Люди с криком делились добычей. Наконец, подняв разлегшихся на коврах салов, потащили их в аул.

Весть быстро разнеслась по окрестным аулам. Навалило народу. Кольбай в знак особой почести соорудил четырехкомнатную юрту. Кому не хватило места, разместились в других юртах поскромнее. Посреди аула установили огромный тайказан, захлопотали женщины. Забили нежеребую кобылу и нескольких баранов. Кольбай покрикивает.

– Пошевеливайтесь! Сперва дело, потом потеха! Успеете еще!
Джигиты, оторвавшись от работы, наблюдают за салами, потом наклонившись, продолжают свежевать мясо. Радостно перемигиваются друг с другом. Женщины, прислуживающие в юртах, тоже переговариваются и шутливо перемигиваются.

4-й эпизод

Ночь. В нескольких местах разожжены огромные костры. Из юрт слышится раскатистый смех, звуки домбры. Прихожая четырехкомнатной орды. Старики, старухи, молодые парни, девушки, посадив Айжаркына бадика, наблюдают за его клоунадой.

Айжаркын лежит, положив каждую ногу по отдельности и голову на колени девушек. Внезапно он, приподняв голову, кричит старухе, сидящей напротив.

– Эй, баба! Подай сюда вон тот кумыс!

Старуха вздрагивает, потом с криком: – Ойбай, котек! — бежит на улицу. Все смеются.

– Что за баба, – кричит Айжаркын. – Или все бабы этого аула такие же строптивые.

В это время один восьмидесятилетний старик, отвернув край войлока, смачно сплевывает, потом, набрав из табакерки щепотку жевательного табака, закладывает его за губу. Айжаркын гаркнул.

– А ну прочь отсюда со своим насыбаем. Негодник! Невоспитанный!

Все покатились со смеху.

— Ойбай, я тоже пошел, – сказал старик. Помирая со смеху поволочился на улицу.

— Перестаньте, пожалуйста, всех ругать, – сказала девушка, на коленях которой покоилась голова Айжаркына. – Вы всех распугали.

— Эй, баба! – закричал снова Айжаркын молодухе, сидящей напротив. – Я голоден, подай чай. Что ты сидишь, бездельница. Или ты думаешь, что я хозяйка этого дома.

Все, кто сидел, покатились со смеху.

– Если проголодались, ешьте вот это казы и карта, – сказала одна из девушек, подвигая к Айжаркыну чашку с мясом.

Одна из девушек наклонилась к нему и стала целовать его.

— Расскажите сказку, бадик, – попросила она.

— Сказку? – призадумался Айжаркын.

Потом, сев по турецкий, взял хурджун у изголовья. – Я должен посоветоваться с сыном. Кутпан, эй, Кутпан, иди сюда, сыночек.

Из хурджуна выполз разукрашенный рыжий кот.

– Это мой старший сын, – объяснил Айжаркын, гладя кота по голове. — В тринадцать лет я был женат на кошке. В пятнадцать лет родился сын.

Все, покатились со смеху.

– Что вы ржете, дурни, – сказал Айжаркын.

Потом обратился к огромному носатому джигиту, сидящему напротив. – Эй, носач, накроши моему сыну казы и карта. Мой Кутпан такой же обжора, как и я.

— Ляббай, – сказал джигит, улыбаясь. Достав острый нож, он быстренько накрошил в чашечку казы и пододвинул к Айжаркыну.

— Вот, возьмите, бадик.

— Ешь, мой жеребеночек, – сказал Айжаркын, ставя чашку на край стола. Кот, упершись передними лапами о край стола, начал уплетать мясо. Все снова засмеялись.

– Не торопись. Не торопись. А то подумают что сын бадика обжора и невоспитанный, – сказал Айжаркын, гладя кота по голове. – Какую мы сказку сегодня расскажем, Кутпанжан?

Кот на мгновение задумался. Потом посмотрел на Айжаркына. – Мяу.

– Правильно, – сказал Айжаркын, кивнув головой. – Кутпан просит, чтобы я рассказал сказку «Малике-Маран».

Айжаркын, кашлянув, прочистил горло. Люди стали садиться ближе.

– Давным давно, когда еще мусульманский мир был в благоденствии, в городе Миср жил ученый по имени Даниял. – Айжаркын кивнул головой в сторону безносой старуху сидящей напротив. – В то время у этой старухи нос был еще цел.

Сидящие снова засмеялись.

5-й эпизод

Почетная комната. На самом высоком месте — торе, сидят Биржан и Жубай. На голове Биржана ногайская тюбетейка, напоминающая турецкую феску. Жубай сидит в разукрашенной монистами красной феске.

Закончили есть мясо.

– Все поели? – говорит Биржан, обводя сидящих взглядом. – Ну, тогда начну угощать.

Набрав пригоршню самого жирного мяса, он обращается к Кольбаю.

— Иди сюда, Кольбай.

— Вот, и от Биржана довелось угоститься, – говорит Кольбай усаживаясь по – турецки перед Биржаном. И Жубай угостил почти всех, даже восьмидесятилетних и девяностолетних старцев. Подали большие чашки с кумысом, шубатом, сурпой с куртом. Жубай достал кожаный кошелек, набитый зубочистками из арчи, одну взял себе, остальные пустил по кругу.

— Ох-хо-хо, как хорошо пахнет, – сказал один из старцев, чистя свои зубы.

– Кокчетавская арча, – похвастался Жубай. Потом посмотрев на борца Ирзабека, сидевшего чуть ниже произнес. – А, ну, наш палуан, покажу народу свое искусство.

Ирзабек склонил голову. Потом с вопросительным видом посмотрел на Жубая. Жубай подал какой-то особый знак. Ирзабек повернулся к соседу своему, огромному старику.

— Аксакал, вы же старше меня, сядьте повыше.

— Спасибо, сынок. Не беспокойся, – ответил старик с доброй улыбкой.

И в тот же миг Ирзабек, подняв старика вместе с небольшим пуфиком, на котором тот сидел, и посадил справа от себя. Все захохотали.

– Астафиралла, – сказал Кольбай, схватив себя за ворот. – Что это за сила!

– Светоч мой, как твоя поясница выдержала, – спросил удивленный старец. – Меня даже кони не могут возить.

– Еще, еще, – стали просить сидящие.

Ирзабек снова посмотрел на Жубая. Жубай кивнул на кучу обглоданных костей. Ирзабек выбрал огромную бедренную кость и, вырвав зубами мозговую часть, положил кость на дастархан. Обернув правую руку полотенцем, он прицелился и сильным ударом разломил кость пополам. Сидящие не успели и глазом моргнуть, как он, высосав мозговой жир из кости, бросил ее на скатерть. Все были поражены.

– Ну, Жубай, – сказал довольный Биржан. – Теперь ты покажи
свое искусство. Возьми домбру в руки.

Подпоясанный кушаком юноша, мягко ступая своими кожаными ичигами, полил на руки Биржана, Кольбая и Жубая. Жубай не торопясь вытер руки и посидел некоторое время, обсушивая пальцы. Потом взяв домбру, настроил ее и, тряхнув головой, заиграл огненный кюй Таттимбета. Воцарилась полная тишина. Дверь прихожей тихо открылась и так и осталась незапертой. Айжаркын, лежащий на коленях у девушек и, позевывая, лениво рассказывающий сказку, быстро поднял голову и сел по – турецки. Потом в такт печальному кюю начал качать головой. Из глаз его покатились слезы.

– Божественный Таттимбет! – прошептал он. – Да будет благословенно то чрево, что породило тебя.

— Плачьте все, – прошептал он сидящим.

— Мы все плачем, бадик, – сказал, одна из девушек, утирая слезы.

Жубай закончил без обыкновенной концовки.

— Да, что за прекрасный кюй, – сказала одна старая бабушка. – И все это ведь слова мудрого человек.

— Что говорить, немало было великих сыновей у казахов, – сказал раскрасневшийся Жубай. Тронув струны он положил домбру перед собой.

— Светик мой, теперь спой нам песню, – сказал светлолицый, могучего телосложения старик.

— Я не пою, когда есть Биржан ага, – сказал Жубай и с улыбкой
протянул домбру Биржану. Биржан хорошенько настроил домбру и
спел «Гайни».

В это время наружная дверь открылась, и в прихожую юрту вошли три девушки. Осторожно прикрыв дверь, они неслышно уселись рядом со всеми. Песня закончилась, все загудели.

– Отец всех серы – сын Бахрама, Мухамед Канафия. Народ прозвал его Сегиз Серы, – сказал Биржан. – Кое – кто знает, а многие не знают. Забыли о нем. Я хочу спеть вам песню Сегиз Серы «Гаухартас».

Настроив домбру, он запел высоким голосом. И будто рассыпали серебро. Внезапно над головой Биржана заиграло марево. И вот песня закончилась. Но песня в сердцах продолжала жить.

– Будь благословенен, Биржан, – сказал Кольбай.

Все сидящие загудели. Старые бабушки всплакнули, вспомнив минувшую молодость. Один из аксакалов благословил дастархан. Потом вошли проворные молодухи и убрав подносы с мясом, рассыпали по дастархану горы горячих баурсаков и шельпеков, расставили в разных местах огромные куски просяной халвы – жента, рассыпали кучи кураги, изюма, сахара и леденцев. Внесли несколько самоваров и стали наливать чай.

– Барекельде – е, – сказал один из байских мурз, одетый в тонкий синий чапан. – Биржан ага, ты как лев, следы твои как пропаханная земля. Весь народ влюблен в твои песни. Вот смотрю на тебя, как сказала сестра наша Сара, бледный красавец, как Хамерил-Заман.

Какая женщина устоит перед твоей красотой. Только вот одна загвоздка – пояс твой. Скажи по правде, где потерял бляху от пояса?

Биржан растерялся, поглаживая несуществующую бляху.

– Одна из многих женщин влюбленных в Биржана ага, и выпросила наверное, – сказал Жубай с улыбкой.

– К слову, – сказал Кольбай, посмотрев на молодого мурзу. – Забыл спросить. Кто вы? Из какого рода? Откуда едете?

За него ответил другой, с закрученными усами, черный, как говорят казахи, «как казанная копоть», человек, видать прислуга и коновод.

— Этот человек – первенец бая Алмата, мурза Байдалы. Проезжали мимо, случайно услышали, что в вашем ауле гостят серы, и приехали сюда.

— Как поживает бай-еке? Здоровы ли его домочадцы, здоров ли скот? – спросил Кольбай.

– Слава богу, – ответил коновод, утираясь огромным полотенцем.

Байдалы с улыбкой снова обратился к Биржану.

– Биржан ага, не пристало такому серы как ты, ходить с таким поясом. Вот возьмите мой новый пояс, а ваш отдайте мне.

Биржан на мгновение задумался. Потом резким движением отцепил пояс и подал его Байдалы. Байдалы подал ему свой пояс, обделанный серебряными бляхами с изумрудами.

– Барекельде, – сказал Кольбай.

Одна старая бабушка сняла с пальца массивный золотой перстень и, положив на белое полотенце, протянула Биржану.

– Вот, мой светик, подари своему самому дорогому человеку.
Рядом сидящие женщины стали снимать серебряные и золотые перстни, браслеты. Жена Кольбая принесла несколько мотков жемчуга. Жубай, сложив драгоценнсоти затянул полотенце в узел и бросил его в угол. Потом с улыбкой посмотрел на Биржана.

— Биржан, все что вы пели и я играл, навеяло грусть. Спой-ка какую-нибудь веселую песню.

— Подожди, – сказал Биржан. С удовольствием выпил чашку чая. Поставив чашку на скатерть, снова взял украшенную домбру в руки.

– Давным – давно я пел эту песню на съезде, перед генерал-губернатором, – сказал, он немного задумавшись. – Спою вам сейчас ее.

Немного приподняв голову, он высоким голосом запел «Жонып алды».

6-й эпизод

Когда песня закончилась, одна из старух, сидящих в прихожей, ущипнула красивую девушку из тех, что пришли позже всех.

– Эй, кыз, что ты стоишь, иди поздоровайся с Биржаном ага.
Девушка, прекратив веселиться, зашепталась с подружками.

Все трое вышли на улицу. Одна из девушек вернулась обратно и знаками позвала жену Кольбая на улицу. Аккобек с улыбкой последовала за девушкой.

– Женеше, я хочу приветствовать Биржана ага, – сказала красивая девушка взволнованным голосам. – Постой рядом со мной.

– Ладно, шырайлым, – сказала Аккобек.

И вот девушка запела. Все замолчали. Голос у нее был нежный и чистый. Вся правда её молодой жизни словно отразилась в её голосе. Она пела «Гашыгым».

— Боже, – сказал Жубай с удивленной радостью. – Биржан, это же «Гашыгым».

— Да, именно она, – сказал довольный Биржан.

— Ты ведь только недавно её сочинил, – сказал Жубай все с той же радостной улыбкой. – Только мы её пели. Когда её успели разучить.

– А что, – сказал Биржан. – Молодежь стала петь… песня вернулась обратно ко мне… А ведь хорошо.

Песня закончилась. Все загудели.

– Друзья, – сказал Биржан.

Все замолчали и с уважением стали внимать серы.

– Что может быть выше песни, – сказал Биржан с нежной улыбкой. – Если вы не против, давайте все выйдем на улицу. Я должен, кто бы это ни был, поприветствовать этого человека.

– Барекельде-е, – сказал один из старцев.

Все высыпали на улицу. Девушка, стоявшая поддерживаемая с одной стороны подружкой и с другой стороны Аккобек, увидев Биржана и Жубая, немного взмахнув перьями на борике, поклонилась.

— Армысыздар, агалар!

— Бар бол, айналайын, – ответил Жубай.

— Ой, светик мой, – сказал Кольбай.

— Наша Ляйлим самая лучшая певица в наших краях, – сказал один из старших с гордостью.

Биржан не мог глаз оторвать от прекрасного лица девушки. Мир вдруг куда-то исчез. Ни звука. Какая-то загадочная тишина. И в этой загадочной тишине начинает вдруг звучать старинная любовная песня. Все заметили, как он загляделся на девушку. Поняв, что совершил ошибку, Биржан опустил глаза. «О Всевышний» пробормотал он. И снова тишина. И даже не глядя на неё, он видел её образ… Дева, которая может повелевать одним взглядом. О, Всевышний, что это со мной, пробормотал он. Что это… Что это за чувство… Я уже в возрасте. Пора мне быть умней. Но что это…

В это время толпа загудела. Биржан понял, что все смотрят на него, ожидая от него оценки и похвал.

– Искусство твое… да будет… благословенно, – сказал он медленно и с расстановкой.

И тут же понял, что толпа ждет от него более весомого слова.

– Еще раз спой последний куплет, – попросил он.

Ляйлим спела. Голос у ней был нежный, чистый, почти детский. Но вместе с тем в её голосе была странная чувственность, неразрывная, плоть от плоти её голоса. Он так и не понял, откуда исходит это.

Почему ты не родилась мужчиной, – сказал он откашлявшись. – С таким искусством ты бы заняла достойное место среди нас. Я давно не слыхал такого красивого голоса. Голос твой, да будет благословенен.

7-й эпизод

Ночной аул. Костры еще горят. Салы и серы вышли на улицу подышать свежим воздухом. Молодежь затеяла борьбу с палуаном Ирзабеком. Приземистый, похожий на огромного медведя, Ирзабек одним только движением плеча раскидывает джигитов и девушек как щенят. Наконец Ирзабек падает, понарошку побежденный. Девушки начинают щекотать его.

– Ойбай, спасите, помогите, – орёт Ирзабек.

– Эй, детишки прекратите, не надоедайте гостю, – говорит старуха, присматривающая за казанами.

В это время Айжаркын, ведя за собой целый выводок молодежи, заходит в глухие камыши. Выйдя на поляну, садится и начинает тявкать по лисьи. Потом начинает подражать голосу выпи. Потом, уставившись в небо, начинает выть по-волчьи. Создается впечатление, будто на нескольких холмах воют несколько волков. У коновязи начинается гвалт. Кони ржут испуганно. Один конь, порвав коновязь, убегает в степь.

– Ойбу, ойбу, ойбай-и, – кричит старуха, присматривающая за казанами, махая чернаком. – Ойбу, это же конь одного из гостей. Порвал чембур и бежит, куда глаза глядят. Держите его. Что вы смотрите, – хохотнула она, – негодный Айжаркын.

Двое джигитов взлетают в сёдла и скачут за беглецом. Конь мчится, размахивая стременами. Один из джигитов ловко хватает с земли чембур, и они, взяв в клещи останавливают дрожащего вороного. Приведя его, крепко привязывают к коновязи.

— Не дай бог, брюхатой бабе услышать голос Айжаркына, – говорит один джигит, крепко стягивая узел на волосяном аркане. – Наверно выкинет ребенка.

— Девушки, ребята, пойдем играть в прятки. Пошли в лес, – закричала Ляйлим.

Лес и камыш огласились веселыми криками.

– Эх, молодость, молодость, – вздохнула старуха, возле казана вытерев набежавшие слезы. – Что ты за славная пора.

Из юрты вышли Биржан и Жубай.

– Светик мой, идите к огню, а то замерзнете, – сказала бабушка, помешивая казан.

Биржан, услышавший краем уха последние слова Ляйлим, долгим взглядом впился в лес.

— Что, хочешь сыграть в прятки, – спросил Жубай со смехом.

— А что, мы же не хуже Айжаркына, – сказал Биржан и не выдержав рассмеялся.

Стоит прекрасная лунная ночь. Камышиный пух медленно развевается под дуновением ночного ветерка. Под матово – ярким лунным светом лес и камыш кажутся сказочной страной. Биржан вышел на поляну и, вздрогнув, остановился. Прямо посредине поляны стояла, купаясь как лебедь в свете луны, Ляйлим! Девушка первый раз за весь вечер посмотрела прямо в глаза серы. Но в этот раз в её глазах была непонятная печаль.

– О, Тенгри, – пробормотал, – Биржан. И опять… тишина. Голоса джигитов и девушек, дурной хохот Айжаркына… все это ушло куда-то в небытие. Во всем мире только они с Ляйлим. Неизвестно сколько длился этот прекрасный миг. Внезапно девушка, немного откинув голову, засмеялась, и будто серебряные колокольчики рассыпались по лесу.

– Серы, вы что, заснули? — спросила она волшебным голосом.
Биржан шагнул к девушке. Девушка, продолжая смеяться, повернулась к лесу и, оглянувшись еще раз, скрылась в густых зарослях.

Биржан вышел из леса и, войдя по щиколотку до середины большого ручья, зачерпнул горсть холодной, как лёд воды и омыл себе лицо. Потом, словно желая погасить пожар, растекающийся по всему телу, начал остервенело мыть лицо холодной водой, обливая себе грудь, начал пить большими глотками. Немного придя в себя, вытащил большой платок и, рассеянно вытираясь, пошел к берегу.

– Ага, где вы ходите, – спросил подбежавший младший сал. –
Все переполошились, искали вас.

Биржан молча прошел в юрту. Усевшись на почетное место, он удивленно уставился на свою домбру. Затем, взяв домбру в руки,, обвел сидящих взглядом. Ляйлим сидела напротив. Шаловливо сверкнула глазами, словно напоминая о встрече в лесу. Биржан ударил по струнам. Новая песня. Сильные пальцы играют так, будто хотят порвать струны. Биржан, запрокинув голову, запел.

(Отрывок из песни «Ляйлим – Ширак»).

И опять ничего не было в этом мире, кроме черных глаз Ляйлим. Все, что он знал до этого, вся его жизнь, все его дыхание словно посвящались этим черным глазом. Глаза Ляйлим увеличились и превратились в черное бархатное небо, на котором роились весенние золотые звезды.

8-й эпизод

Утро. В ауле Кольбая много людей. Вот во главе с Биржаном выходят салы. Байкенже подводит к Биржану его коня. Кольбай подошел к Биржану, и слегка отвернув голову, дал знак одной прислуге. Потом обратился к Биржану:

– Что мне сказать, Биржан ага. Это был незабываемый вечер. Кто бы поверил, что сам Биржан был моим гостем, сидел за моим дастарханом. Честь вам и слава. И вам, и вашим друзьям. В тоске пребывал я. Вы развеяли мою печаль. Когда-то в молодые годы я тоже мечтал стать музыкантом. Но судьба уготовила мне другое. И вот сегодня я будто снова встретился со своей мечтой.

Кольбай с улыбкой посмотрел по сторонам.

– Биржан ага, я будто помолодел на двадцать лет.

Биржан с улыбкой ждал, когда Кольбай закончит свою речь.

– Мой дом. всегда открыт для тебя. И в жару и в холод, и в радости, и в печали можешь повернуть коня к моему порогу. Пока, мой скромный подарок для тебя.

Кольбай сделал знак и один из прислуги подвел к Биржану оседланного черного рысака.

– Рысака зовут Кундызкара, – сказал Кольбай. – Пусть будет верным конем. А ну-ка, сядь в седло… Покажись народу.

Биржан сел на коня, коновод отпустил поводья. Рысак пошел, пошел ровной иноходью. Аулчане смотрели на красиво одетого Биржана. Биржан ехал, будто плыл.

– Пах-пах, какая стать, – сказал Кольбай.Потом он дал еще знак.

Один из джигитов набросил на плечи Жубая волчью шкуру. Других салов тоже одарили шубами, разными дорогими подарками.

Биржан стремительной рысью подъехал к толпе и натянул поводья. Сойдя на землю, он взял за холку рысака.

— Да, настоящий иноходец.

— Биржан, мой светик, иди сюда, – сказала бабушка, ночью присматривавшая за казанами. – Не думай, что я простая повариха. Я тоже твоя мать.

Биржан стал на колени перед старухой и обнял её ноги. Старуха подняла его за подмышки.

– Богу ведомо, буду ли я жива, или буду лежать в сырой земле,когда ты приедешь в следующий раз. Здесь тлеуазык, дай бог нам увидеться в здравии. Вот я вешаю на кереге. – Она поцеловала Биржана в лоб. – До свидания, сын мой. Бог тебе в помощь.

Биржан сел на дареного рысака. Жубай взял Аксеркеша на повод. Когда салы двинулись в путь, Кольбай крикнул толпящейся молодежи.

– Что вы стоите, езжайте за ними. Даст бог пролььется на вас тоже их благословение.

Молодежь того и ждала, пришпорив коней, они зарысили за салами.

Старики и старухи, всплакнув, провожали салов. Маленькие дети тоже пошли за салами. Старшие братья стали их отгонять.

– Что только сами хотите с ними ехать? – заспорили дети.

– Мы едем далеко, детям туда нельзя, – отвечали старшие братья и сестры.

9-й эпизод

Салы едут. Впереди едет Биржан. Рядом едут Жубай и Ляйлим. Аксеркеш, идущий на поводу, всегда привыкший быть первым, просится вперед и бьет передними ногами.

– Аксеркеш ревнует тебя, – говорит Жубай со смехом.
Биржан, посмотрев назад, весело хмыкает.

– Разве кони ревнуют человека? – удивленно спрашивает Ляйлим.

Жубай оглушительно хохочет.

– Нет равных среди смертных моей Апиш женеше. Вот уже сорок лет Биржан ездит по всей степи, и ни разу я не видел, чтобы она его заревновала к какой-нибудь женщине.

Все, кто услышал, засмеялись. Пока толпа смеялась, Биржан и Ляйлим успели перекинуться словами.

– Как вы кочуете этим летом?

– Мы кочуем в сторону Ереймена, – ответила, нежно улыбнувшись, Ляйлим. – Приезжайте на джайляу. Потом будущей осенью мой брат Кольбай гонит свои стада на Кояндинскую ярмарку. Там мы будем стоять отдельным аулом. Я думаю, никто не будет против приезда Биржана на ярмарку.

Биржан резко сдержал поводья рысака. Ляйлим достала из кармана шитый шелковый платок и протянула Биржану.

– Храните это, как зеницу ока. Это мой подарок вам от чистого сердца.

Молодежь окружила Жубая, Биржана и Ляйлим.

— До свиданья, братья. Я думаю, это не последняя наша встреча, – сказал Биржан. – Мы поехали.

— Биржан ага, еще одна песня, – попросили девушки. – Пока не споете, не отпустим.

Биржан слегка задумался, потом взял из притороченного войлочного футляра домбру. Установилась полная тишина. Слышно только, как зевают кони, растягивая удила. Потом послышались дивные звуки наигрыша.

– Пах, пах, – сказал один из джигитов восхищенно.

Биржан вполголоса начал петь «Майдаконыр» Ахана. Молодежь слушала со слезами на глазах. Песня закончилось, все стояли, слушая отголосок в сердцах.

– Биржан ага, – закричал один джигит на прощание. – Мы
будем ждать вас. Дай бог свидеться живыми.

Молодежь повернула к дому, а салы повернули в степь. И словно над степью продолжала веять печальная песня Ахана.

10-й эпизод

Ляйлим в коричневом борике и бархатном камзоле. Под седлом черный конь с белой отметиной на лбу. Она ждет Биржана.

Монолог Ляйлим:

Сколько прошло времени с тех пор, как он уехал… Я потеряла счет дням… И будто он унес мое счастливое безоблачное детство… И нет следов.

Все радуются. А я… будто кто-то унес мою улыбку, мой смех… Почему мне тяжело… Почему болит сердце… Вслед пролетающим птицам я смотрю с завистью. Хочется вместе с ними улететь в далекие края… Но куда… Не знаю… Куда нибудь далеко… Куда еще не ступала нога человека. …Но это разве не грех… А мои близкие… Неужели я их не люблю… Да я их люблю… Но то что я знала о любви… Кто он такой, чтобы владеть моими помыслами… Но если он не владеет твоими помыслами, что ты здесь делаешь… вдалеке от аула… Кого ты ждешь… В сердце моем печаль… это из-за того, что я одна… и в печали и в радости одна… всегда одна… Некому руку подать… а тех кто хочет подать руку, не жалую… а тот, о ком я мечтаю… будто проехал мимо и не посмотрел на меня.

Ведь ничего и не было между нами… Но как забыть его лицо… его улыбку… Он увел меня… куда-то туда… Оказывается есть другой мир… другое небо… Я теперь поняла… человеку нужна печаль… Когда я думаю о нем… хочется плакать… Даже если мы не соединимся… Тенгри… прошу… дай мне спокойствие… дай мне выдержку…

11-й эпизод

Лето. Идет дождь. Биржан неожиданно собрался в дорогу. Заставил оседлать Кундызкара и, ничего не сказав Байкенже, двинулся в путь. Байкенже едет следом. Долго ехали. К обеду Кундызкара покрылся потом. Наконец достигли берега бурной реки. Биржан, сойдя с коня, долго смотрел на быстрый поток.

— Жаль! – сказал он. – Байкенже, где можно найти брод через эту речку.

— Здесь нет брода, ага, – сказал Байкенже. – Мы ищем аул Кольбая?

– Да.

– Тогда мы стоим на прежнем стойбище Кольбая, – сказал Байкенже.

— Откуда ты это знаешь, – спросил Биржан.

— Видите, это его очаг, залитый водой, – кивнул остроглазый Байкенже. – Они откочевали несколько дней назад.

— И наверху нет брода? – сказал Биржан.

— Наверху ответвляется другая река. Мы стоим на острове, – сказал Байкенже. – Пока дождь не перестанет и не подсохнет земля, так и будет.

Биржан стоял, не отрываясь от потока.

— Зря коней замучим, – сказал Байкенже. Биржан не ответил. Долго смотрел на поток.

— Как слаб и беззащитен человек, – пробормотал он.В сознании забрезжил напев песни «Бурылтай».

12-й эпизод

Сложенный из сосны сарай для ловчих птиц. Двое беркутов и два ястреба. В сарае сидят двое человек. Биржан и почтовый егерь Жанбота – Касымбек. Это светлолицый, сероглазый мужчина лет за пятьдесят. Идет продолжение разговора.

– А серы, – говорит Касымбек, глядя на Биржана с доброй улыбкой. – Жанбота в этом году будет гнать свои стада не в Троицк и Оренбург, а в Коянды. Будет жить отдельным аулом. Волостной, ваш брат просит тебя приехать туда. Сколько бы ни было человек, примем всех. Как ты смотришь на это, Биржан.

Биржан задумался.

– Эх, были времена, – сказал он потом, встрепенувшись. – Сколько лет, как мы не ездили в Коянды. Помню, был молод. Когда основали Коянды, всех известнейших людей степи созвали туда. Поехали и мы. Это был огромный город. Первый раз видели, как русские купцы сорили деньгами. Тогда это была девственная земля.Наверное, вытоптали все.

— Нет, травы все еще высоко стоят, – сказал Касымбек.

— Ладно, – сказал Биржан. – Кто еще в этом году едет?

– Козыбай бай, Туменбай, все крупные баи Сарыарки едут туда, – сказал Касымбек.

Потом, посмотрев на Биржана, хитро улыбнулся.

— Да, еще вот что, – сказал, закладывая за губу насыбай. – В этом году на ярмарку в Коянды едет и ваш сосед Кольбай.

— Собака, – улыбнулся Биржан. – Чего ты только не знаешь.

— Ладно, едем, – сказал он, немного подумав. – Со своими певцами, клоунами, борцами, домбристами. Около сорока человек.

– Согласен, – сказал Касымбек. – Хоть сто человек.

Оба встали с места.

— Ну, Касымбек, будь гостем, – сказал Биржан выйдя на улицу.
– Вечером пойдем на соколиную охоту. Наешься гусиного и
утиного мяса.

— Спасибо, серы, – сказал Касымбек. – Я спешу. Да и других дел у меня к тебе нет. Сейчас вот выпью кумыса из рук Апиш женеше и поеду. Завтра я должен быть в ауле.

13-й эпизод

Шестистворчатая юрта Биржана. На столе стоит поднос с вареной кониной. Высокая, светлолицая Апиш, слегка поболтав мутовкой большой кожаный бурдюк, дает знак черпальщику. Джигит наливает в большую чашу кумыс и ставит на стол. Апиш первую чашку наливает Касымбеку. Касымбек, опорожнив чашку наполовину, ласково смотрит на Апиш.

— Эх, моя светлоликая женеше! Этот кумыс не стыдно подать хану.

— Для тебя, – говорит Апиш с улыбкой. – Все мимоходом да мимоходом. Как там ваши? Все живы, здоровы? Говорят, в этом году кочуете на Сабындыколе? Как там подружка Нурлыгаин? Как поживает?

— Слава богу, – говорит Касымбек, выпивая наполовину вторую чашку. – Эх, моя женеше, что мне тебе сказать. В воспитании твоем нет изъяна. Одна моя печаль, не нашла ты свое счастье.

— Прекрати, – засмеялась Апиш.

— Как ты могла выйти замуж за такого скомороха. – Касымбек равнодушно кивнул головой в сторону Биржана.

– Вот и приводи казахов после этого в свою юрту и сажай на почетное место, – ответил Биржан, улыбнувшись. — Если не найдет, что сделать путного, то хоть обувь перепутает.

Касымбек съел пригоршню мяса и, вытерев руки, стал собираться.

— Ладно. До свиданья. Женеше, приезжай в гости.

Все вышли на улицу.

— До свидания, дай бог свидеться живыми, – сказала Апиш.
Касымбек сел в седло.

— Ну, Биржан, приезжай на сентябрьский базар, не опаздывай. Ждем.

— Удачи тебе, – сказала Апиш.

14-эпизод

Едут салы. Впереди ведут белоснежного коня. Седло пусто. На голову коня одеты кожаные рога. Биржан и Жубай едут рядом. После них едет Айжаркын. Пояс его метров в двадцать длиной волочится по земле. Салы, что едут позади, стараясь не наступить на пояс, разделились на две группы. Едут весело, с песнями, играми.

На равнине Каркаралы салам встречается похоронная процессия. Салы остановились, пропуская процессию. Два коша остановились выжидающе. В похоронной процессии примерно пятьдесят человек.

Видно, что из зажиточных семей. Хорошие верховые кони, хорошая одежда. Внезапно Айжаркын, тронув поводья, вышел на середину и обратился к аксакалу во главе коша.

– Да будет вам побольше покойников.

Один из байских мурз, тронув коня, выехал навстречу Айжаркын.

— Что ты сказал? – спросил он, скрипнув зубами. – Что ты мелешь, придурок?

— А ну прекрати! – гаркнул на него старик. – Это же бадик.

— Что он измывается над моим покойным отцом? – обиженно проворчал мурза.

— А ну заткнись, – сказал старик. – Ничего ты не знаешь. Бадик вот таким образом выражает свое соболезнование.

Потом он, с сожалением покачав головой, обратился к Биржану.

— Карагым – ай! Видишь, какая оказия. Вот где мы встретились. Не будь этого случая, вы бы были самыми дорогими нашими гостями.

— Пухом ему земля, – сказал Жубай.

Печальная процессия направилась к далекому могильнику. Когда проезжали мимо Каркаралинских гор Биржан, показав рукой на вершину, спросил.

– Что это?

– Это одинокая арча, – сказал Байкенже.
Биржан как-то странно взволновался.

– Одинокая арча? Давайте сходим, посмотрим. Все равно до
Коянды ехать еще один день.

Салы доехали до подножья, дальше пешком пошли Жубай, Биржан и Байкенже.

— Ой, родная, – сказал Биржан, слегка запыхавшись, когда дошли до небольшой поляны у подножья арчи. — Смотри, как она мощно стоит, как бы реет надо всей степью.

— Если не сразит молния, так и будет стоять, целую вечность, – сказал Жубай. – Смотри, как она прорвала камень. Интересно, сколько она уже стоит.

— Кто его знает, – ответил Биржан. – Может статься и так, что она знавала Касымхана и Есима Могучего.

Биржан посмотрел на вершину дерева. И вдруг в сознании его начала зарождаться какая-то мелодия. Звуки росли, ширились. Вечером, ночуя в каком-то бедном ауле, дал знак Байкенже подать домбру и сыграл наигрыш какой-то новой песни.

15-й эпизод

Коянды. Большой палаточный город занимает несколько километров. Вдали от ярмарки бесчисленные аулы. Русские, китайские, андижанские и наманганские купцы.

Когда завиднелась ярмарка, салы остановились.

– Интересно, где аул Жанботы, – спросил Жубай.

Видно, что Жанбота давно ждал приезда своих гостей. Прямо из середины ярмарки выехали несколько всадников и поехали навстречу салам.

Ассалаумагалейкум, Биржан ага, – поздоровался подъехавший первым краснощекий юноша. Сойдя на землю, он подошел к Биржану и взял его коня под уздцы.

– Аликсалам, – ответил Биржан.

Подъехали другие юноши, все на рысаках. Начали здороваться.

— Где ваш аул? – спросил Жубай.

— На левом конце ярмарки. Едемте, – сказал юноша, садясь на своего коня.

Жанбота выставил двенадцать белоснежных юрт. Когда приблизились к аулу, салы как обычно стали падать с коней, юноши схватились за животы. Молодые женщины, девушки начали класть их на ковры и кошмы и таскать в аул. Биржана и Жубая встретил сам Жанбота и с почетом ввел в восьмистворчатую юрту. Все расположились. Только Айжаркын заартачился и не захотел идти в общую юрту. Так и лежал, упершись ногами. Жанбота посмеялся.

– Ладно. Не трогайте. Поставьте для него отдельную юрту. Девушки и молодухи, помирая со смеху, соорудили над ним белую юрту. Один джигитов хотел свернуть двадцатиметровый пояс Айжаркына. Но не тут-то было.

– Оставь мой пояс в покое, негодяй, – гаркнул Айжаркын. – Пускай лежит. Никому он не мешает.

Юноша со смехом убежал.

Вечер. В ауле Жанботы настоящий праздник. Но самый большой праздник, конечно же, в доме Жанботы. Жубай весь вечер играл на домбре. Биржан хоть и был усталый, спел несколько песен. За полночь Жанбота обратился к гостям.

— Ал, халайык, давайте не будем мучить наших салов. Они устали с дороги. С самого Кокшетау приехали они. Пускай отдохнут. Слава богу, впереди немало праздников, благостных дней.

— Правильно, – сказал один из стариков. — За свою жизнь я не видел ничего подобного. Но всему есть своя мера.

— В таком случае завтра милости просим к нашему дому, – сказал Кольбай. – Всех зову в гости к себе.

– Кольбай, ты погоди, – сказал Козыбай. – Ты млдаше меня. Ты сосед Биржана, ты его каждый день видишь. А мы приехали издалека посмотреть на него. Поэтому, все кто здесь сидит, завтра будете в гостях у меня.

Биржан засмеялся.

– Ладно, Кольбай. Козыбай прав. Он старше. Ему и дорога. Кольбай с улыбкой поклонился в знак согласия. Все вышли на улицу. Начали расходиться. Кое-кто остался и продолжал говорить с салами. Жубай подошел к Биржану и одними губами прошептал.

— Ляйлим здесь.

Биржан вздрогнул.

— Где? Где она?

— Рядом с Айжаркыном.

– Позови её, – сказал Биржан взволнованно. – Найди повод, позови её сюда.

Жубай улыбнулся.

– Отъедь немного от аула. Или ты хочешь встретиться с ней прямо здесь.

Биржан сел на еще не расседланного Кундызкара и отъехал к небольшому камышовому озеру неподалеку от ярмарки. Через некоторое время показалась Ляйлим. Жубай, ехавший рядом, увидев Биржана, деликатно удалился. Биржан ничего не видел кроме девушки. Ляйлим настолько слилась с поступью рысака, что, казалось, сама она идет такой чувственной походкой. Подъехав, она манерно и красиво слезла с коня. Биржан стоял оцепеневший:

– Здравствуйте, серы, – сказала Ляйлим, положив ладонь на руку Биржана.

Шаловливо рассмеялась.

— Вы опять заснули, серы?

— Апырай, – сказал Биржан. Слова давались с трудом. — Мне показалось, луна вышла из облаков. А это оказывается ты, Ляйлим.

– Вы, наверное, ждали другую, – сказала Ляйлим нарочито обидевшись. – Поэтому вы меня и не узнали. Говорят, серы многолюбы. Неужели я одна из техмногих женщин.

И, подойдя к Биржану, шаловливо и нежно посмотрела на него. Биржан не выдержал и, схватив её за талию, притянул к себе. Ляйлим резким движением отбила его руку.

– Какой вы резвый, серы.

Растерявшись, Биржан отпустил её. Ляйлим рассмеялась и немного отступила.

– Говорили, что вы уставший с дороги. Но судя по вашей хватке, вы не похожи на усталого человека.

— И все ты знаешь, – сказал Биржан. — Ты ведь сидела в другой юрте. Откуда такая осведомленность.

— Девушка и от ветра может получить весть, – сказала Ляйлим,
загадочно улыбнувшись.

Потом тряхнуло головой.

— Как поживаете, серы? Здоровы вы ли вы?

— Слава богу, – сказал Биржан. – Живы, здоровы, как видишь. Только в тоске пребываю я после прощания с тобой. Вижу твое лицо и радуюсь. Сказать по правде, я ради тебя приехал в Коянды. Не жалея коня, я ради тебя пришел в это место, Ляйлим.

На глаза Ляйлим навернулись слезы.

– Целое лето я вас ждала, почему вы ни разу не приехали? Если правда, что вы меня так искали, почему вы не приехали? Почему не послали весточку?

При последних словах Ляйлим перед глазами Биржана всплыли события недавних дней, когда он стоял на берегу реки.

Наступило молчание. Вдруг Ляйлим, выступавшая будто пава, подошла к Биржана и снизу вверх посмотрела на него. В черных смородиновых глазах застыли две слезинки, как две жемчужины.

– Но как я мог… – сказал Биржан, слегка опешив. – По какой причине… по какому поводу я мог приехать… Я серы… я тоже на виду… я не мог этого сделать.

Ляйлим заговорила страстным голосам.

– Я истосковалась по вас, серы. Ох, как тянется время, когда вас нет… Я ждала… Почему вы не приехали?

Биржан утер слезы на глазах Ляйлим. Потом бережно обнял и притянул к себе.

16-й эпизод

Следующий день. Козыбай от своего имени назначает несколько призов. Байга. Состязание рысаков. Борьба силачей. Все призы завоевали ловкие всадники Биржана.

17-й эпизод

Торговля скотом на Кояндинской ярмарке. Богатство и роскошь ярмарки. Это ярмарка в самом центре Казахстана. Поэтому надо показать все богатство казахской культуры.

18-й эпизод

Двенадцатистворчатая белая юрта Козыбая. На самом почетном месте салы и серы во главе с Биржаном и Жубаем. Козыбай ради почетных гостей приказал подавать подносы с мясом на рысаках. Джигиты на рысаках без устали таскают мясо на подносах.

Сперва поют молодые салы. Под конец разгоряченные кумысом баи просят спеть Биржана. Биржан берет домбру разукрашенную перьями филина и начинает петь.

(Песня «Айтбай»).

От аплодисментов и подбадривающих криков чуть не опрокинулась юрта. Баи кидают на белую скатерть деньги, женщины бросают золотые перстни и браслеты, мотки жемчуга.

– Когда я ехал сюда, по дороге сочинил песню. Вы мои единственные слушатели и оценщики, – говорит Биржан. Он берет домбру в руки, поет песню «Жалгыз арша».

19-й эпизод

Лунная ночь. Биржан и Ляйлим идут перелеском, ведя коней в поводу. Биржан в удобный одежде, выглядит как юноша. Ляйлим в платье с оборками и тесном камзола издали похожа на чинару. На голове соболья шапка. Походка настолько плавная, что две толстые косы на спине не шелохнутся. Байкенже держится на деликатном расстоянии, но и не спускает глаз с них.

Ляйлим шаловливо и нежно посмотрев на Биржана, рассмеялась.

– Скажите по правде, серы, сколько раз в своей жизни вы гуляли в такую лунную ночь?

Биржан улыбнулся.

– Что ты хочешь этим сказать, Ляйлим. Ты верно испытываешь меня? Или…

— Да, продолжайте, – говорит Ляйлим.

— Или это продолжение какого-то другого разговора, – сказал Биржан.

— Из любого слова можно сделать разговор, – сказала Ляйлим, хитро улыбнувшись. – Все что в душе человека, все, что есть его тайна, в конце-концов становится явным.

— В таком случае, это наш неоконченный еще с весны разговор, – сказал Биржан.

Оба рассмеялись.

– Рановато ты об этом заговорила, – сказал Биржан. – Надо было с этим повременить.

– Что я могу поделать, – сказала Ляйлим. – Может, бог
заставил меня это сказать.

Оба замолчали.

— Я ревную вас, серы, – сказала Ляйлим.

При этих словах глаза её стали еще чернее.

— Ревную.

— К кому? — спросил Биржан.

— Много о вас разговоров. — Ляйлим начала загибать пальцы – Бирлан, Айжан, Алтын, Макпал… И что, вы их всех любите? Серы, сколько у вас сердец в груди?

Биржан расхохотался. Засмеялась и Ляйлим.

– Эх, мои соплеменники. Уж если кто им по душе, таких небылиц о нем расскажут. Ладно. Коли ты ревнуешь меня, тогда перейдем на «ты».

Ляйлим кивнула головой.

– Хорошо. Я ревную тебя, серы.

— Прошлой весной, когда мы были в гостях в вашем ауле, помнишь, как миловались Жубай и младшая жена брата твоего Кольбая – красавица Аккобек?, – сказал Биржан.

— Я опоздала, – сказала Ляйлим, улыбнувшись, – Не видела, но слышала.

— Ну вот, скажи мне теперь, их можно назвать любовниками?

— Нет, конечно, – удивилась Ляйлим. – Жубай ага, он же – сал. Он же дурачился, ласкался.

— Я тоже сал, – сказал Биржан. – Где мы только не бывали. И если когда-нибудь, какой-нибудь девушке я посвятил песню, это не значит, что я был с ней в любовных отношениях.

— Значит все это небылицы, – сказала обрадованная Ляйлим. – Больше я не ревную тебя. Не обижайся на меня, Биржан.

Они дошли до поляны, где росло могучее дерево. Ляйлим, бросив поводья, стала под деревом, потом, обернувшись к Биржану, обняла дерево обеими руками. Биржан подошел к ней. Ветви росли высоко. Соболиная опушка на шапочке Ляйлим загорелась огнем под светом луны. Блестя глазами, она прошептала.

– Подойди ближе, Биржан. Еще… Еще… Поближе.

Биржан услышал её учащенное дыхание. Ляйлим, будто ища защиты, прикорнула к его груди.

— Я твоя… навеки твоя, Биржан. Слышишь.

— Да, – сказал Биржан охрипшим голосам. – Слышу.

– Я до тебя никогда не обращала на мужчин внимания, –
сказала Ляйлим, глядя на Биржана.

Биржан, скрывая набежавшие слезы, посмотрел вверх.

– Я этих слов… никому не говорила. Это мое святое письмо. И посвящено оно только тебе. Я сама тебе говорю о своей любви, – сказала Ляйлим.

При этих словах на её глаза навернулись слезы.

– Я сама тебе говорю об этом. Ты меня заставил сделать это, Биржан сал.

Биржан положив себе на грудь девичью голову, и закрыв глаза, стал раскачиваться, как опьяневший. Потом… знойный бред. Они, не разжимая объятий, упали в густую траву. Кони смотрели в небо и из их глаз лились голубые лучи.

20-й эпизод

Двое женщин пьют чай. Возле самовара сидит Апиш. Напротив – старая женщина в просторном шелковом синем платье, черном бархатном чапане без позументов. На голову наворочен белый, как снег, кимешек.

— Это мясо зимнего согума? – спросила она, и взяв казы из чашки, вкусно зачмокала. – Золотые руки у тебя, Апиш. Как ты сохранила мясо до осени.

— Пейте, ешьте, – сказала Апиш. – Погорячее пейте.

Ажей, видать, любительница чая. Она то и дело подавала свою чашку и тут же опорожняла, протягивала снова. Женщина – прислуга, зорко следившая за застольем, увидев, как наклонился самовар, быстро вошла, неся новый горячий самовар и поставив на поднос, взяла остывший самовар и удалилось. Наконец ажей напилась чаю.

— Сестра моя, ты слышала, говорят, Биржан на ярмарке спутался с одной девушкой. Сестрой ваших соседей Кольбая и Жанбая.

— Ой, аже, откуда вы узнаете такие сплетни, – засмеялась
Апиш.

– Как откуда, – нахмурилась ажей. – Слышала, значит, правда.

— Я давно привыкла к таким разговором, – сказала Апиш,протягивая старухе еще одну чашку чая. – Как только Биржан выходит на гульбу, начинают рассказывать и сплетни. Что поделать. Россказни не запретишь. Вокруг такого человека постоянно вертятся сплетни. Чему тут удивляться, аже.

— Ой, моя родная, – сказала ажей. – Если бы ты не была моей соплеменницей, я бы не переступила порог этого дома. Да я знаю, что про серы ходят много сплетен. И без тебя знаю. Но, светик мой Апиш, на этот раз дело серьезное.

Апиш со стуком поставила чашку на стол.

— Апке, вы это серьезно?

— Конечно, серьезно, – сказала аже. – Ты когда-нибудь слышала или видела, чтобы я врала, говорила напраслину.

Апиш замолчала, потупив голову. Правая рука её стала чертить какие-то узоры на кошме.

– Ну что ты молчишь? – спросила аже.

– Что я могу сказать, – сказала внезапно постаревшая Апиш. Она тяжело вздохнула. – Даже если так… он если захочет, может заиметь хоть десять жен.

В доме воцарилось тишина.

– Родная моя, что мне делать, – сказала ажей, смотря с невыразимой жалостью в лицо Апиш. — Ты была такой девочкой, дороже сына. Я ведь своими руками выдавала тебя замуж за Биржана. – Она опустив голову замолчала. – Бог сотворил мужчину, а женщину из ребра его. Он сделал мужчину превыше женщины. – Голос у ней задрожал. – Мой-то, тоже ведь помимо меня еще троих жен привел в дом. Что делать, покорилась. Такова женская доля.

Апиш продолжала молчать, опустив голову.

– Мужчину покоряет на женский ум, а красота. «Пока телка не покажет поволоку на своих глазах, бык не порвет привязь» говорят в народе. Какая-то красавица и заарканила его, – сказала ажей.

Апиш ничего не ответила.

– Теперь, вот что ты должна сделать, – сказала ажей.
Апиш не шелохнулась.

— Эй, кому я говорю, – рассердилась ажей. – Подними голову, смотри мне в лицо. Не одна ты брошенная. Смотри и слушай.

— Пока первая жена не даст согласия, никакой мужчина не может жениться второй или третий раз, – сказала ажей. – Вот ты и покажи, что ты старшая жена. Сама предложи Биржану жениться. Пускай не даёт повод для сплетен и женится законным путем.

– Спасибо, Мадияр апа, – сказала Апиш, вздохнув. Лицо покраснело, на глаза набежали слезы. – Спасибо за твою доброту.
Так и сделаю, как ты сказала.

Мадияр ажей склонила голову. Судя по тому, как затряслась ее голова, и задрожали плечи, она плакала. Непонятная грусть установилась в юрте.

– Ладно, – сказала ажей, вытерев слезы. – Вот, что я скажу тебе, – произнесла она окрепшим голосам. – Конечно, токал будет жить отдельным аулом. Но ты не смотри на неё, как на разлучницу.
Нет. Наоборот, возьми её в свои объятия, как дочь родную, и
воспитывай её как дочь. Потом, запомни, самая худшее на свете, когда сыновья старшей и младшей жен враждуют между собой. Поэтому, сыновья её, да будут твоими сыновьями. Она рожает, ты усыновляешь. Вот моя милая, наши матери были такими умными и хранили очаг. Умная байбише найдет общий язык с любой токал, с любой разлучницей. Ты ведь дочь рода Атыгай-Караул, который когда-то шесть раз женил самого Аблай хана. Будь умной. Думай только о своем очаге, о своем благодетеле. С ним ты познаешь и горе, и счастье.

Мадияр ажей, скрипя костями, поднялась с места.

21-й эпизод

Перед юртой. Двое слуг подсаживают Мадияр аже на коня. Ажей, сев в седло и подобрав поводья, смотрит на Апиш.

— Родная моя, да хранит тебя Аллах.

— Мадияр апа, приезжайте зимой поесть свое сыбага, – сказала Апиш с грустной улыбкой.

— Ой, моя родная, – сказала Мадияр ажей, с нежной улыбкой. – Конечно, приеду. К кому, как не к тебе, я приеду.

Стегнув коня детской камчой, она пошла широкой рысью. С двух сторон её поддерживали двое слуг. Апиш проводила ажей долгим взглядом.

22-й эпизод

Апиш дома одна. Сидит, будто человек, собравшийся читать молитву. В сердце, в сознании – прошедшая жизнь, прошедшая с Биржаном… Люди, как тени, многие из которых давно уже умерли. Ни звука, ни воздыхания. Только двигающиеся тени, видения.

Вот, они с Биржаном вдвоем скачут по степи, расцвеченной тысячами разных цветов. Пучок совиных перьев на голове Апиш развевается по ветру, Биржан блестя глазами, пытается поймать Апиш за талию. Апиш, покраснев и задрожав, отбивает его руку и стегнув коня плеткой и дав ему шенкелей, мчится как стрела вперед. Биржан мчится вдогонку. Степь будто легла у ног скакунов. И неизвестно, сколько они еще скакали, будто плыли вперед к голубым, сказочно красивым горам на краю земли. Биржан наконец догоняет Апиш и, схватив за талию, пересаживает на своего коня, потом сойдя с ней на землю и положив в густую траву, смотрит на неё полыхающим взглядом, потом бросается на неё.

Вот идет шумная свадьба. Исполняют беташар. Певец заставляет Апиш кланяться даже маленьким детям. На огромной равнине разбросано огромное количество юрт. Люди едят, пьют, веселятся.

Вот, Апиш прощается со своими родными и близкими. Апиш плачет. Отец и мать, братья и сестры, все нежно и грустно провожают её.

И еще много милых воспоминаний. Апиш тяжело вздыхает.

В это время скрипнула дверь, и затем послышался кашель женщины – прислуги.

– Байбише… – сказала она немного запнувшись.

Апиш подняла голову. Ни единой слезинки. Будто не плакала. На лице безоблачное счастье.

– Хозяин ваш возвращается из Коянды, – сказала она. –
Готовьтесь. Будут гости. Собирайте кумыс. Скот для забоя держите
поблизости.

23-й эпизод

Сапы и серы возвращаются в аул Биржана. Сперва в аул прибежали дети.

– Салы едут, – кричали они. – Биржан ага возвращается.
Из-за холмов показались салы. Аул наполнился веселым гомоном.

Салы начали, кто валятся, скоморошничать и смешить детей, кто разгружать верблюдов и раздавать сладости.

Биржан молодцевато спрыгнув с коня, подошел к жене.

– Здравствуй, Апиш, – поприветствовал он жену. Удивил непонятный блеск в глазах жены.

– Здравствуй, мой серы, – сказала Апиш.

Она оценивающим взглядом оглядела Биржана. Биржан был все еще красив в тонком чапане, борике с совиными перьями, подпоясанный как юноша, в бордовых сапогах тонкой кожи на каблуках. Картины прошедшей молодости промелькнули перед глазами Апиш. Она зарделась.

– Цветешь, будто зачала сына и жаждешь выпить тигриной желчи, – пошутил Биржан.

– Что, истосковался по мне, – шуткой на шутку ответила Апиш.

Не прошло, и часа, как подавали богатое угощение в двенадцатистворчатой юрте Биржана. Салы начали петь и играть на домбре. Бесконечно заносили чаши с мясом, кумыс, шубат, кипящие самовары.

– Биржан, давай теперь послушаем тебя, – сказал один из родичей. – «Лампа не освещает свое подножие» говорят в народе. Биржан-то наш, но редко мы слышим его голос. Постоянно в разъездах.

Биржан тронул струну домбры:

– Говорят, ты сочинил новую песню, – сказал один из братьев Биржана. – Спой нам.

– Спой, спой, – сказал Жубай. – Спой «Ляйлим шырак».

Биржан начал петь новую песню. По своему обычаю, высоко подняв голову и смотря в потолок, он спел первый куплет. Играя, проигрыш второго куплета, случайно гляну на Апиш, и был поражен. Она сидела, не спуская с него глаз. Было видно, что она не слушает мелодию, а ловит только значение слов. И опять, непонятное, странное выражение лица неприятно поразило Биржана. Второй куплет он спел не в охотку, а просто по привычке.

Бессловесный поединок между ними заметил один Жубай. Когда сидящие зашумели, прославляя Биржана, Жубай пощипывая свой ус, опустил голову и задумался.

Настал вечер. Салы стали прощаться.

— Ну, Биржан, будьте во здравии, – сказал Жубай. С доброй улыбкой посмотрел на Апиш. – До свидания, женеше. Зимой приеду за своим сыбага.

— Будем ждать, – сказала Апиш.

— Биржан ага, когда собираемся в следующий раз, – спросил один из молодых салов.

– Зимой, – сказал Биржан, устало улыбаясь. – Как всегда собираемся у нас, потом едем на облавную охоту.

— Для серы каждый день облавная охота, – сказал Айжаркын с понимающим смехом. – Сколько еще красных лисиц вы забьете.

— Сейчас для меня есть только одна лисица, – сказал Биржан и многозначительно посмотрел на Апиш.

Все засмеялись. Апиш снова с загадочной улыбкой посмотрела на Биржана.

– До свидания, Биржан ага, – сказали салы, ведя на поводу коней.

24-й эпизод

Эротическая сцена. Лампа на столе догорает.

25-й эпизод

Утренний чай. Биржан еще раз подает свою чашку. С удовольствием выпивает и переворачивает чашку.

– Барекелде – е, Апиш. Не чай у тебя, а мёд.

Апиш перевернула свою чашку, замолчала. Потом в глазах её появился тот блеск, который со вчерашнего дня так тревожил Биржана.

– Биржан, – сказала она медленно и с расстановкой. Опустив голову, она стала гладить корпе. – Наверное, видел в своих бесконечных поездках, есть такое время у природы, называется мизамкёк.

Биржан почуствовал приближение чего-то страшного. Он цепко посмотрел в лицо Апиш. Но Апиш, не поднимая головы, продолжала говорить.

– Осенью, поздней осенью травы начинают снова цвести и
вырастают на вершок.

Биржан был поражен.

– Зачем ты мне это рассказываешь, Апиш?

Апиш подняла голову и вымученно улыбнулась.

– Так же и наша любовь… похожа на это осеннее последнее цветение.

Биржан повесил голову.

– Оказывается, я постарела, Биржан, – сказала Апиш, глядя в какую-то точку. – Постарела. Я не увидела, не заприметила, как ты просишься на свободу. Не поняла, что ты только из уважения к нашему прошлому не бросаешь меня, не уходишь от меня.

Установилась тишина. Потом издалека послышались потрясающие звуки какого-то печального кюя. Биржан, неожиданно ставший свидетелем страшной, трагической исповеди, не мог различить звуки кюя и голос Апиш. И звуки домбры, и голос Апиш были единым звуком.

– Ты познал свое счастье со мной… но и состарился со мной, – сказала Апиш дрогнувшим голосом. На глаза её навернулись слезы. – Не пристало теперь тебе сидеть со старой женой. Муж должен познать больше, чем жена.

– Хочешь, чтобы я еще раз женился? – глухо проговорил Биржан.

– Что в этом зазорного? – сказала Апиш. Каждый второй имеет двоих или несколько жен. Почему же мой Биржан не может взять себе токал.

Оба замолчали.

– Ляйлим… говорят младшая сестра бая Кольбая, – сказала
Апиш. — Я думаю, она достойна стать твоей женой.

Биржан не ответил.

– Не тяни, поскорее заплати калым и веди её под венец.
Апиш отвернулась. В этот миг Биржан почувствовал, что его прежняя жизнь и прежняя любовь вместе с Апиш уходят куда-то, в небытие. Он посмотрел в спину Апиш. Когда-то гордая осанка исчезла. Высокие плечи опустились. Сгорбленная и поникшая сидела она. Два несчастных человека, между которыми все кончено. Они не были теперь любовниками. Они были теперь просто мужем и женой.

26-й эпизод

Аул Кольбая. К аулу приближается группа всадников. В юрту вбегает Ляйлим.

– Едет Жанбай агатай.

Кольбай, лежа слушающий аксакалов, вскакивает с места.

– О, Боже, что ты говоришь.

Все выходят на улицу. Всадники быстро приближаются и останавливаются прямо у юрты Кольбая. Кольбай подходит к своему брату и берет коня под уздцы.

— О, ага, здравствуйте. Путь добрый.

— Слава богу, – буркнул Жанбай, слезая с коня.

Ляйлим тоже робко здоровается.

— Здравствуйте, агатай.

Жанбай не отвечает на приветствие сестры. Гневно посмотрев на Ляйлим, он молча проходит в юрту. Аулчане растерянные остаются на улице. Младшая жена Кольбая обращается к свите Жанбая.

– Проходите в дом, попейте чаю с дороги.

– Спасибо, женеше, – говорит огромный чёрный джигит с длинным носом. — Не беспокойтесь ни о чем. Мы торопимся.

Держа коней под уздцы, они стоят посередине аула.

– Упаси боже, – говорит старуха – прислуга. – Какие страшные лица. Не убивать ли нас приехали они.

Жанбай уселся на почетное место и гневно посмотрел на брата.

— Как съездили в Коянды?

— Слава богу, хорошо, – неестественно весело начал объяснять Кольбай. – Из того старого табуна, который вы сами выбраковали, продано четыреста коней. Я уже сегодня – завтра хотел поехать к вам отчитаться. Для женеше у меня особый подарок.

— Да, видать хорошо наторговал, – сказал иронично Жанбай.

— Да, вы правы, – сказал Кольбай, как бы не замечая иронии брата.

— Да, так увлекся торговлей, что чуть родную сестру не продал, – продолжал саркастически Жанбай.

Кольбай раскинув руки, с удивлением посмотрел на брата.

– Ага, что Вы такое говорите?

Жанбай сжал зубы и стеганул сложенной плеткой по одеялу. Взметнулась пыль.

– Мерзавец! Прошлой весной отдал в подарок этому скомороху Биржану коренного табунного жеребца Кундызкара. Я еще подумал, ладно, он тоже уже хозяин, тоже имеет право распоряжаться. А ты оказался настоящим дураком и мотом. Теперь ты увозишь свою сестру в Коянды и сводишь с Биржаном. Ты наверное сошел с ума?

– Напраслина это, ага, – сказал побледневший Кольбай. – Напраслина. Россказни каких-то сплетников.

— Собачий сын, вот сдеру я с тебя кожу и повешу на створку.Ты разве не знаешь, что такое сплетня. Ездившие на ярмарку вернулись и рассказали все. Я не знал, что делать от унижения и стыда.

— Ага, как прикажете сторожить девушку, взрослую девушку, – возразил Кольбай. — Мы стояли отдельным аулом. Каждый день приходили гости. Что в этом такого, если гость перекинется с ней парой шуток.

— Да, пара шуток, – горестно поддакнул Жанбай. – Говорят, что чуть не увез он её.

Жанбай скрипнув зубами, посмотрел в лицо брата. Кольбай опустил голову. Вдруг, Жанбай, гневно говоривший до этого, неожиданно размяк.

– Душа моя, ну что ты наделал? Почему ты меня не жалеешь?

Кольбай сидел, повесив голову.

– Что, ты владелец большого наследства? – спросил Жанбай печально. – Мать наша не ходила в шелках. Отец был безлошадным бедняком. Или ты забыл, как сам замерзал, в степи пася табуны, или как ты в зиму был на извозе?

В юрте воцарилась тишина.

– Вот завтра Азнабай приедет, все разграбит, порежет наши
бурдюки. Кому пойдешь жаловаться? – спросил Жанбай.

Кольбай поднял голову.

— Ага, Азнабай ведь даже не сватался. Всего один раз приехал погостить, ну что ты разоряешься из-за этого?

— Ай, карагым – ай, – сказал со вздохом Азнабай. – Прошлой зимой вместе с именитыми баями позвал нас в гости. Разве это не говорит о том, что он начал считаться с нами, уважать нас. Потом целых два дня гостил у нас. И не просто гостил, а пришел
посмотреть нашу сестру, оценить её воспитание, манеры. Как говорится, «Оценил посуду, потом выпил содержимое».

— И что, вы хотите отдать её в младшие жены сыну Азнабая? – блеснув глазами, спросил Кольбай.

— А что в этом такого? – удивился Жанбай.

— Да не знаю, – сказал Кольбай. – Ведь вы сами говорили, что никогда не выдадите её в младшие жены.

— Ай, карагым – ай, – снова вздохнул Жанбай. – Младшие жены Азнабаевых выше старших жен других баев.

— И что, неужели вы её уже продали, – спросил Кольбай.

— Да, – сказал Жанбай. – Пока вы гуляли на ярмарке, приехали сваты и договорились со мной. Через несколько дней может уже пригонят калым.

Отвернув край кошмы, смачно сплюнул.

— Ну, подавай теперь чай, – сказал он, усаживаясь поудобнее. – Вьючьте на коня её приданое. Я её забираю. Теперь она будет рядом со мной. Я вижу, тебе не углядеть за ней.

— Почему я об этом не знаю, – спросил уязвленный Кольбай.

— А что я должен был делать, посылать в Коянды вестового? – спросил Жанбай, внезапно повеселев. – Хотел рассказать тебе после ярмарки. Сам виноват. Я ждал тебя, ты не приехал.

Кольбай с кривой улыбкой вышел на улицу.

27-й эпизод

В юрте сидят Биржан и старший брат его Нуржан – румяный, большеглазый старик, с большой окладистой бородой. Нуржан выпивает полчашки кумыса и оценивающие смотрит на Биржана.

– Это наши соседи Кольбай и Жанбай. Это об их сестре ты говоришь?

– Да, о ней, – отвечает Биржан.
Нуржан качает головой.

– Не получится. Кольбай и Жанбай разбогатели на извозе. Не чета нам. Это все равно, что породниться с чёрной костью.

Биржан вспыхнул.

— Разбогатеть на извозе для тебя считается унижением? Эти табуны, которые могут погибнуть в одну зиму, ты считаешь
богатством?

— Ну что ты взвился, – сказал Нуржан, теряя терпение. – «Богатый с богатым, река с рекой» говорят в народе. Надо родниться с именитыми.

— Именитых на всех не хватит, – поддел Биржан. – Придется родниться, как получится.

— Я что тебе сказал, – Нуржан начал сердиться. – Ты сперва выслушай, не перебивай. Не торопись. Надо поискать хорошую девушка.

— Короче, вот тебе мое слово, – сказал Биржан. – Или ты сватаешь мне именно её, или мне никто не нужен. Я предупредил тебя. Сватов я найду сам.

Он направился к двери.

– Стой, невежа! – гаркнул Нуржан. – Только переступи порог и
потеряешь мое благословение. Вернись.

Биржан застыл, нерешительно протянув руку.

– Вернись, я тебе сказал. Ты еще не знаешь главного. — Нуржан гневно сверкнул глазами.

Биржан вернулся и сел на свое место.

– Если бы не я, ты бы попал в переделку, – сказал Нуржан. Биржан удивленно посмотрел на брата.

– Я еще не сошел с ума, – сказал Нуржан, будто прочитав мысли Биржана. – Ты затеял безнадежное дело. Ничего у тебя не выйдет.

— Почему не выйдет? – спросил Биржан.

— Она засватана, – сказал Нуржан. – И давно.

Биржан так и сел оглушенный. Потом словно ему стало душно, расстегнул пуговицу на рубашке.

— Что ты сказал, мырза ага? Как засватана?

— Засватана. – Нуржан иронично покачал головой. – Сперва Азнабай со своей байбише приехал погостить к Жанбаю. Гостил целых два дня. После него приехали сваты и договорились о количестве калыма. Наверное, уже пригнали свои табуны.

Биржан пораженно смотрел на брата.

– Я глава рода, и я должен быть осведомленным обо всем, – сказал Нуржан. – Это моя обязанностьзнать все, что происходит в округе.

Биржан опустил голову. Разноречивые мысли понеслись в голове.

– Я даже знаю, о чем ты сейчас думаешь, – сказал Нуржан. – Ты сейчас хочешь посадить своих молодцов на коней и силой умыкнуть эту девушку. Биржан, не делай опрометчивых шагов, за которые потом придется расплачиваться всю жизнь. Один неверный шаг, и пострадает весь род. Вы не Енлик и Кебек, не чета им. И даже их убили. Свои же казахи.

Оба замолчали.

– Отец умер рано, – произнес Нуржан дрогнувшим голосам. – Я был не только братом, я был тебе и вместо отца. Я прощал, терпел все твои шалости. Ты теперь хоть раз послушайся меня. Я ведь не враг тебе.

Биржан грустно посмотрел на брата.

– Я знаю тебе цену, Биржан. Но есть такая вещь, как спокойствие в народе. И цена этого спокойствия очень высока, дороже, чем твоя жизнь.

Оба замолчали.

– Я повторяю, – сказал Нуржан. – Не торопись. Подожди. Я не я, если не породню тебя с самой именитой фамилией.

Биржан вскочил с места.

– Я хоть раз должен поговорить с Ляйлим, – сказал он взволнованно.

– Прекрати, – сказал Нуржан. – О чем я тебе толкую битый час. Теперь ты должен за версту обходить этот аул. Жанбай теперь будет сторожить её как собака. Влипнешь.

Биржан не ответил. В два шага стремительно выскочил на улицу.

– Слова мои ушли на ветер, – сказал Нуржан горестно. – Что мне делать с тобой, Биржан.

28-й эпизод

— Байкенже! – крикнул Биржан, подходя к дому. Байкенже,греящийся на солнцепеке, встал с места и отряхнулся.

— Что, ага?

– Готовься в путь, – сказал Биржан.

Они сели на коней и выехали из аула.

– Вот что, – сказал Биржан. – Съездишь в аул Ляйлим. Узнай все. Она сейчас в ауле брата своего Жанбая. Сидит взаперти. Будь осторожен. Не попадись к ним в лапы. Если все эти россказни о том, что она засватана, не подтвердятся, то пусть бежит со мной.
Вернешься вместе с Ляйлим. Я возьму своих джигитов и буду ждать вас в ущелье Каиндышат, что по дороге на Зеренды. Да поможет тебе Тенгри, ступай

Байкенже молча двинулся в путь.

29-й эпизод

Лунная ночь. Байкенже, стреножив коня, украдкой подходит к аулу Жанбая и, легши в густую траву, долго изучает ночную жизнь аула. Шестистворчатая белая юрта, семь-восемь простых юрт. Невдалеке аул прислуги. Много огней. Женщины варят курт и бешбармак. Много мужчин и детей.

Байкенже долго смотрит и наконец различает Ляйлим, которая раздувает самовар. Легши на спину, он кричит как выпь. Потом снова наблюдает за аулом. Ляйлим, услышав крик выпи, напрягается. Но этот голос слышит не только она. Коновод Жанбая, джигит с огромным носом, вздрогнув, встает с места. Потом заходит в белую юрту и говорит одними глазами с хозяином. Жанбай даёт только им обоим известный знак.

Коновод выходит наружу и, взяв с собой одного джигита, идёт в противоположную от леса сторону. Байкенже видит их, но так как они едут в другую сторону, не придает этому значение. Легши навзничь, он снова кричит голосом выпи. Неожиданно прямо под ухом у него кто-то кашляет. Байкенже вздрогнув, оборачивается. Стоят двое. На поводу у них три коня. Увидев своего коня на поводу у чужих людей, Байкенже опешил.

— Бог в помощь, – сказал коновод Жанбая.

— Вам тоже, – сказал Байкенже.

Вскочив с места, ошпарил плеткой второго джигита. Тот не ожидавший удара, сел на корточки. Перехватив поводья, Байкенже вскочил на коня и помчался прочь. Но коновод Жанбая оказался ловчее. Вскочив на своего коня, он поскакал вдогонку и, отцепив лассо висевшее с правой стороны седла, метким броском снял Байкенже с седла. Байкенже упал, но не почувствовал боли, и вскочив с земли, даже не сняв петлю лассо, ринулся навстречу коноводу. Коновод грудью коня сшиб его на землю и связав перекинул через седло. Потом неторопливым шагом пошел к юртам.

30-й эпизод

Ночь. Группа людей во главе с Биржаном долго ехала и под утро достигла опушки густого березового леса. Сняв с верблюда створки и кошмы, быстро поставили небольшую юрту.

— Огонь не разжигать, – сказал Биржан. – Не рубите лес, не шумите. Никуда не уходите.

— Сколько мы здесь пробудем, ага, – сказал один из джигитов.

— Что, не успел приехать, а уже соскучился по дому, – сказал второй джигит, крепко приматывая волосяной аркан к корневищу дерева.

— Пока не вернется Байкенже, – сказал Биржан.

31-й эпизод

Наутро. Перед юртой Жанбая лежит растянутый на четыре кола Байкенже. Спина его опухла от плетки. Кожа в некоторых местах лопнула. Виднеется запекшаяся кровь. Все боятся гнева бая, и ни один из аульных людей «не обращает» внимания на избитого Байкенже. И только Ляйлим, отвернув край кошмы, смотрит с жалостью на Байкенже.

Вечер. На улицу выходит байбише Жанбая.

– Эй, кто там есть? Пожалейте этого беднягу. Он ведь тоже человек. Хоть развяжите ему веревки и дайте глоток воды.

Жанбай, собираясь на омовение, буркнул.

– Туда, отведите его в юрту прислуги и привяжите.

32-й эпизод

Внутри «чёрной» юрты. В середине горит огонь. У стенки лежит связанный Байкенже. Глаза закрыты. В юрту осторожно проскальзывает Ляйлим. Байкенже открывает глаза.

– Байкенже, – быстро шепчет Ляйлим. – Я знаю, что тебя послал Биржан. Времени мало. Следят за каждым моим шагом. Быстрее говори, где он меня поджидает.

Байкенже некоторое время слушает звуки за стенами юрты, потом быстро шепчет одними губами.

– Знаешь место Каиндышат, что по дороге на Зеренды. Там он поджидает тебя.

Ляйлим быстро кивает и выходит.

33-й эпизод

Вошла Ляйлим. Мамай, лежавший на кровати, встал с места и сел к столу.

— Ты видел, Мамай, – сказала Ляйлим усаживаясь.

— Да, видел, – сказал Мамай, отводя глаза.

— Мамай, у меня к тебе просьба, – сказала Ляйлим, немного запнувшись.

Мамай, впившись глазами в лампу, медленно заговорил.

– Сестра… прошу тебя, не надо. Мой тебе совет, остерегись такого пути. Ты играешь с огнем. Ты можешь погибнуть

Оба замолчали.

– Сестра… пойми меня правильно. Мне больно за тебя. Я боюсь за тебя.

— Что я должна, по твоему, делать? – Ляйлим зорко посмотрела в лицо Мамая.

— Биржан не ровня тебе, – сказал Мамай.

Ляйлим будто ударили по голове. Она вздрогнув с сожалением посмотрела на Мамая.

– Жантелим, ты ли это говоришь? Твои ли эти слова?
Мамай, чертя пальцем по дастархану, грустно заговорил.

– Сестра… не обижайся. Я говорю не о богатства Азнабая. Биржан тоже не из бедной семьи. Я говорю о том, что наш закон против Биржана… против вас обоих. Почему ты этого не понимаешь, сестра? Ты ведь засватана уже.

— Брат наш Жанбай без моего согласия затеял все это, – сказала Ляйлим сверкнув глазами. – Или ты хочешь, чтобы сестру твою купили как вещь на базаре и увезли?

— Сестра… что ты от меня хочешь, – сказал Мамай, разведя руками. – Что от того, что ты победишь меня в споре? Что от этого изменится?

— Я же говорила тебе, и еще раз повторяю, – сказала Ляйлим нежно взглянув на младшего брата. – Биржан ждет меня по дороге на Зеренды. Знаешь место Каиндышат? Поезжай к нему. Этот джигит его помощник. Скажи, чтобы выручил его. Ты же знаешь брата нашего Жанбая. Завтра на съезде пяти волостей всех угонщиков, барымтачей сошлют в Сибирь. И брат наш сдаст его властям как вора. Ведь сгниёт, погибнет на чужбине. Посмотри на него, как он молод. Ровесник тебе. Такая же молодая поросль, как и ты. Скажи по правде, ты ведь не желаешь его смерти.

Мамай потупил глаза.

— Сестра, ты на трудный путь толкаешь меня.

— Что мне делать, – сказала Ляйлим. – Ведь никого у меня нет, кроме тебя.

Снова замолчали.

– Жантелим, у меня есть еще одна просьба, – сказала Ляйлим.
Мамай пристально посмотрел на сестру.

– Когда встретишь Биржана, договорись с ним, и устрой нам
встречу. Я должна хоть один раз поговорить с ним с глазу на глаз.

Ляйлим погладила Мамая по голове и притянула к себе.

– Светик мой, выполни мою просьбу. Езжай сегодня же ночью.

34-й эпизод

По личной просьбе Биржана, бий Кереевского рода Мангабыл приехал в аул Жанбая. Уважаемого бия встретил сам Жанбай.

– О, Мангабыл ага, какое счастье, что вы приехали, – сказал он беря коня за повод.

Джигиты помогли почетному гостю сойти с коня.

– Милости просим, – сказал Жанбай, указывая дорогу к белой юрте.

Зоркими глазами бий оглядел аул. Байкенже, лежавший связанным в «черной» юрте, не ускользнул от глаз бия. Проходя мимо «черной» юрты, он негромко кашлянул. Носатый черный джигит исподлобья глянул на Жанбая.

Мангабыл, не снимая сапог, прошел на самое почетное место. Тут же подали кумыс. Не успел бий опорожнить первую чашку, как отворилась дверь, и показалось голова барана. Бий благославил.

– Би ага, давно вас не было, – сказал Жанбай, придавливая локтем подушку. – Жаждем услышать ваш голос.

Подали самовар. Вывалили на дастархан груды баурсаков, выставили курагу, изюм, сахар и жент.

— Э, что говорить, стар я стал, – сказал Мангабыл, беря чашку чая в руки. Откусив от большого куска сахара, запил чаем.

— Где Есиль, где Едиль, как говорят в народе, – сказал Жанбай, хитро улыбаясь.

— Едиль в низине, Есиль – на пригорке, – сказал Мангабыл, тоже улыбнувшись. – Народ здравствует. Только, вот оказия, девяностолетний Мангабыл не знает покоя. Все ездит.

— Что ты ишещь, скажи. Найду, чего бы мне это не стоило, – сказал Жанбай, усаживаясь поудобнее.

— Ищу человека, Жанбай, – сказал Мангабыл. – Неделю назад послал в Омск своего посыльного. Сам виноват. Надо было послать кого взрослого, а я послал юношу с ветром в голове. Клянусь, я не просил его по дороге охотиться за девками. Карагым, Жанбай, виноват не он, а я, выживший из ума старый дурак.

Жанбай оглушительно расхохотался. Байбише, наливавшая чай особо почетному гостю тоже негромко засмеялась. Аулчане, гостившие тут же, все заулыбались.

– Да, в словесном искусстве ты подкован, ничего не скажешь, – сказал довольно Жанбай. – Хоть ты и не сам Майкы, но все равно оратор, каких поискать.

Все принялись за чай.

– Да вот еще что, – сказал Жанбай, утирая полотенцем обильный пот. – Небольшой должок за ним. Что с этим будем делать?

Мангабыл молча продолжал пить чай. Потом иронично посмотрел на Жанбая.

– Ай, Жанбай, карагым – ай, – сказал он протягивая свою чашку байбише. — Ты ловишь прохожих, налагаешь штраф. Получается, ты таким образом скопил свое богатство? Наверно, мне тоже надо освоить это.

– Все, возвращаю, – сказал Жанбай. – Тебя победить невозможно, старик. Убегаешь не догнать, преследуешь, нет от тебя спасения. Возвращаю. Забирай своего джигита.

После обеда, забрав Байкенже, бий выехал из аула. Байкенже уложили в телегу на мягкую траву. Жанбай проводил гостей. Когда прощались, бий, увидев, что Жанбай хочет что-то сказать, дал знак джигитам немного отъехать.

– Би ага, – сказал Жанбай. – Ты победил как оратор. Но если бы, вместо тебя приехал кто-нибудь другой, было бы по – другому.Только из-за того, что ты Мангабыл.

Мангабыл улыбнулся.

– Спасибо.

Жанбай тоже улыбнулся.

– Передай большой привет Биржану. Вот я написал письмо на спине его джигита. Пускай читает повнимательнее.

Мангабыл кивнул головой. Два человека трудной судьбы, много повидавшие на своем веку два человека, стояли, с уважением смотрели друг на друга и не могли расстаться.

— Би ага, – сказал Жанбай. – Сколько раз я проезжал мимо твоего аула. Повернуть коня, поприветствовать, не было времени.Да, все это нужно, земные заботыбесконечны. Но… пришло время. Жизнь наша идет к концу. Сколько нам жить, мало, много – ведомо одному богу. Би ага, проживем остаток жизни добрыми соседями, в мире и согласии. Когда бы ты не пришел, двери наши открыты. Почаще приезжай в гости.

— Ладно, карагым, – сказал довольный Мангабыл. – И ты приезжай к старому бию в гости.

— До свидания, – сказал Жанбай, поворачивая коня.

35-й эпизод

Биржан встретил Мангабыла в нескольких верстах от аула. Сойдя с коня поздоровался с бием. Джигиты приветствовали Биржана. Потом Биржан подошел к телеге. Увидев Биржана, Байкенже попытался встать. На глаза его навернулись слезы.

— Биржан ага… произнес он дрогнувшим голосом. Биржан сделал ему знак рукой не двигаться.

— Прости меня, ага, – сказал Байкенже печально. — Я не смог выполнить вашу просьбу.

Биржан погладил голову Байкенже.

– Ладно. Главное сам жив. Слава Аллаху, – сказал он со вздохом. – И на этом спасибо.

36-й эпизод

Ночь. Аул спит. Иногда только собака гавкнет спросонок. В юрте Биржана сидят двое. Это Биржан и бий Мангабыл. Говорит Мангабыл.

– Что я могу сказать. Бог миловал этого джигита. Его могли сослать на каторгу. Ты не должен обижаться на Жанбая. Он непростой человек. Выходец из бедняцкого рода. Всю жизнь работал, не покладая рук. Наконец разбогател. Сейчас он ровня богатейшим людям степи. Пойми правильно. Сейчас он должен с честью выдать свою сестру за сына Азнабая. Каждый род, каждое племя защищает свою честь. Отдал бы ты свою сестру з апервого прохожего. Ты благородный человек, но то, что ты пытался умыкнуть уже засватанную девушку, это было твоей ошибкой Биржан. Жанбай – мудрый человек. Хвалю его не из-за, того, что гостил у него. Он обошелся тем, что выпорол твоего джигита. Хотя он мог посадить своих джигитов на коней и послать в набег, мог отомстить тебе. Но он не сделал этого. Перевел спор в обычную барымту. Вот почему я говорю, что он мудрый и дальновидный человек.

Биржан вздохнув, опустил голову.

– Карагым, Биржан, – сказал Мангабыл. – Я много повидал на своем веку… Отец твоего отца Турлыбая — Кожагул. Даже он младше меня. Я жил в эпоху Абылая, хотя самого его я не видел. В эпоху его законов. Я видел, как менялись времена, законы, право. Я знаю, что ты хочешь сказать. Это было время, когда каждый казах мог зайти к хану и высказаться. Но эти времена ушли. Канули в небытие. Теперь казахские властители уже не те. Они управляются, направляются извне. Теперь, в наше время, никто не потерпит твоих шалостей. Запомни, светик мой, Биржан, в наше время побеждает не авторитет. В наше время побеждают только деньги. Вот это и есть закон наших дней. Согласишься ты с этим или нет, но это так.

Мангабыл вытянул затекшие ноги и прилег на подушку.

– Время салов и серы прошло. Увидишь еще, как будут называть их скоморохами.

Взяв чашку, отпил половину.

– Что может быть вкуснее ковыльного кумыса, – сказал он довольный.

Потом посмотрел на Биржана.

– Я уже старый человек, – сказал он, смотря в одну точку. – Я уже на краю могилы, давно перестал думать о бренных делах. Это не то дело, которым я должен был заниматься. Только из-за того, что меня попросил ты, Биржан, сын Кожагула, я снова сел в седло.

Биржан сидел, не сводя глаз с Мангабыла.

– Я желаю, чтобы мой бедный, обездоленный народ обрел наконец счастье, – сказал Мангабыл. – Биржан, мой светик. Всегда будь с народом. Женщин много, но народ один. Вот тебе мое последнее слово.

37-й эпизод

Назавтра Биржан один проводил Мангабыла. Ковыльная степь блестела как стекло на солнце. Долго они ехали молча. Наконец Мангабыл придержав поводья, повернулся к Биржану. Они долго смотрели друг на друга.

– Вот и пришло время прощаться. Пусть бог благословит тебя. Прощай, сын мой, – сказал Мангабыл.

Биржан посмотрел на заскорузлые руки и морщинистое, как кора дуба, лицо мудрого бия. Внезапно ему захотелось заплакать.

– Прощай, дед, – сказал он медленно. – Увижу ли я тебя….

Мангабыл повернул коня и поехал один – одинешенек.

Биржан стоял, не шелохнувшись, пока путник не превратился в еле приметную точку. Казалось вместе с этим человеком, уходят все его мечты и надежды.

38-й эпизод

Выздоровевший и поправившийся Байкенже сидит в юрте Биржана.

– Биржан ага, со мной только что говорил младший брат Ляйлим – Мамай, – говорит он опустив глаза. – Они кочуют на осенние пастбища. Ляйлим посылает вам привет. Если хотите встретиться с ней, то она будет ждать в урочище Аюкопа на берегу озера Жекей.

У Биржана дрогнули брови, Байкенже, ожидая ответа, смотрел на Биржана.

— Мамай ждет ответа? – спросил Биржан.

— Да, ждет за аулом, – ответил Байкенже.

— Ладно, в полночь мы будем в условленном месте, – сказал Биржан.

Байкенже вышел. Биржан остался один. Вертя в руках плетку, выложенную медной проволокой, смотрел в какую-то точку на ковре.

– «И даже смерть должна быть быстрой» – пробормотал он.

39-й эпизод

Осенняя ночь. Луна ярко светит. В ночном небе горят огромные осенние звезды. От ночного ветерка медленно качается камыш. Биржан и Байкенже, прикрыв ладонями морды коней, стоят и молча ждут. Внезапно Кундызкара прядает ушами и негромко ржет.

– Едут, – говорит Байкенже.

Прошло немного времени и послышался какой-то шум. Кто-то продирался сквозь камыш. Это была Ляйлим. Биржан, отдав поводья Байкенже, выступил навстречу. Байкенже, взяв коней под уздцы, отступил к лесу. Ляйлим, сойдя со своего серого иноходца, привязала его к тальнику. На поляне залитой ярким лунным светом, остались Ляйлим и Биржан. Только один миг, и будто вечность прошла за это время через их сознание. В черных, бездонных глазах Ляйлим были и слезы, и нежность, и вопрошание. Внезапно Биржан потерял слух. Мир наполнился тишиной. И в этой таинственный тишине послышались нежные звуки домбры. Это был старинный печальный кюй о любви. Об утраченной любви.

Ляйлим подошла к Биржану. Было видно, что она просится в его объятия. Биржан тоже приблизился к ней, но непритронулся к ней. Ляйлим вздрогнув, остановилась.

– Я пришла поговорить с тобой, Биржан, – сказала она пристально посмотрев в глаза Биржана.

Биржан молчал.

— Каким холодом от тебя веет, – сказала Ляйлим.Почему ты молчишь?

— Что мне сказать? – спросил Биржан.

— Биржан, скажи мне честно, ты еще не отступил от своей клятвы? – спросила Ляйлим. При этих словах глаза её заблестели слезами.

— Если все зависит от моей клятвы, то я не отступил от своего слова, – сказал Биржан. – Но твои клятвы оказались пустыми словами. Выяснилось, что ты несвободна, давно уже засватана.

— Бог свидетель, когда я клялась тебе в верности, я была свободна, – сказала Ляйлим. – Брат мой Жанбай, без моего согласия продал меня. Здесь нет моей вины, Биржан.

— Я не виню тебя, – сказал Биржан.

— Биржан, я не отступилась от своего слова, – сказала Ляйлим трепеща. — Я твоя навеки. Давай уйдем. Прямо сейчас. Мне нечего терять.

Биржан продолжал молчать. Ляйлим пристально смотрела в лицо Биржана. И снова прошла между ними целая вечность. Ляйлим все поняла. На глаза навернулись слезы.

— Не любишь ты меня, – сказала она плача. – Если бы любил, пошел бы на все.

— Мне не нужно ворованное счастье, – сказал Биржан. – Вот умыкну я тебя, чью-то законную невесту. Потом, куда мне приклонить свою голову?

— Если тебе некуда идти, то это поправимо, – сказала Ляйлим. Она перестала плакать, и с надеждой посмотрела на Биржана. – Моя мать найманка. Уедем в Семиречье. Там поживем год – два у родственников матери. Когда гнев моего брата уляжется, вернемся.

Биржан при последних словах оцепенел. Потом, будто очнувшись заговорил.

— Семиречье, говоришь, – невесело рассмеялся он. – Когда-то я ездил в Семиречье под именем Биржана. А теперь, кем я туда поеду?

— Бежать для тебя – унижение, – сказала Ляйлим.

Внезапно Ляйлим отступила на полшага и отцепила кинжал с ножнами, висевший у ней на поясе. Вынув кинжал из ножен, протянула его Биржану.

– Вот, возьми этот кинжал. Своей рукой… своей рукой убей меня.

Байкенже, ставший невольным свидетелем их разговора, ясно увидел последнее движение Ляйлим и как блеснуло лезвие кинжала при лунном свете.

– О, всевышний… не отнимай у них разум, – прошептал он дрожащим голосом, опершись подбородком на седло.

Биржан подержал кинжал в руке, потом бросил его в траву.

– Ты не лев, Биржан, – сказала Ляйлим отступая. Отвернувшись, она потерянно зарыдала.

– Байкенже! – крикнул Биржан.

Байкенже ведя коней в поводу подошел к Биржану. Биржан взял Кундызкара под уздцы.

– Проводи её, – сказал он Байкенже. На него было страшно смотреть. Ляйлим сидела на корточках и продолжала плакать. Байкенже подошел к ней и растерянно остановился. Когда Биржан тронул коня, Ляйлим подняла заплаканное лицо и крикнула вдогонку.

– Прощай, Биржан. Встретимся перед всевышним.
Байкенже подсадил плачущую Ляйлим на коня, потом сам сев в седло, взял серого иноходца за узду и поехал через густой лес. Ляйлим безутешно рыдала. Лес стал редеть, и они вышли на ровное место.

– Прощай, Биржан, – плакала Ляйлим. – Прощай, мой любимый. Прощай, мой ненаглядный.

Потом она взяла поводья из рук Байкенже.

– Прощай и ты, Кенже, – сказала она.

Стегнув плеткой коня, и уронив поводья с плачем поскакала в степь. Пулей промчалось она перед Мамаем, ждавшим её под деревом.

— Астафиралла! – прошептал Мамай прижав руку к сердцу. Торопливо вскочив на коня, помчался за ней.

— Сестра! Апке! – закричал он, оглашая криком лес и горы. – Стой, апке!

В это время Биржан мчался напролом через ночной лес.

— «Ты не лев, Биржан» – померещились ему последние слова Ляйлим.

— Милая моя, милая Ляйлим, что мне делать, – прошептал он. – Это не моя вина.

40-й эпизод

В юрте сидят Жанбота и Биржан. Говорит Жанбота.

– Биржан, я вызвал тебя по серьезному делу. Послезавтра будет съезд волостных. Встречаем генерала – губернатора из Омска. Уже ставят юрты. Из каждой волости приезжают уважаемые люди. От нашей волости едут пятеро. Один из них ты. Ты знающий
человек. К тому же ты известный певец. Езжай с нами. Покажешь свое искусство генералу.

Биржан слушал и хмурился. Жанбота кончил говорить и вопросительно посмотрел на Биржана. Биржан мучительно заговорил.

– Жанбота, прошу тебя, оставь меня на этот раз в покое. Я сейчас не в состоянии петь.

Жанбота удивленно взглянул на Биржана.

— Я поражен, – сказал он оглаживая свои усы. – Не ты ли шастал когда-то по аулам и не давал покоя девушкам и женщинам. Девяностолетнему старцу пристало говорить такие слова. Или ты тоже стал стареть, Биржан.

— Салы и серы тоже устают. Они тоже люди, – сказал Биржан вздохнув. – Песня тоже надоедает. Сколько я твоих просьб выполнил. Я не в состоянии петь, пойми меня.

– Последний раз, – сказал Жанбота. Потом, подумав, подъехал с другой стороны. – Ну что мне прикажешь делать, Биржан. Все волостные едут к генералу при параде, со своими лучшими певцами и домбристами. А мы чем хуже, скажи. Ты лучший певец степи. Кто, если не ты, поедет туда. Съезд проходит один раз в пять лет. Кроме тебя мне не на кого надеяться. Если не поедешь, то опозоришь меня.

Биржан устал спорить.

– Что, этот съезд не состоится, если я не поеду.

Жанбота с покорным видом сидел, уставившись в землю. Биржан смотрел на него, не отводя глаз.

– Что тебе стоит. Езжай со мной. Развеешься, – сказал Жанбота.

— Ладно, – вздохнул Биржан, – мнится мне, если я ненароком умру, ты наверно откопаешь меня и повезешь на этот съезд.

— Тогда не ходи домой. Едем прямиком отсюда, – обрадовался Жанбота.

41-й эпизод

Биржан поет. Он на миг забыл бурные события последних дней и как прежде от души веселится и веселит народ. Слушают старые и молодые. Старые вспоминают свою молодость. Под огромным белым шатром, установленным перед двенадцатистворчатой белой генеральской юртой великое веселье. Вот мчится вестовой.

— Едут, – кричит он, – генерал едет.

— Едут, ойбай, – кричит второй вестовой, дежуривший возле
юрты. – Едет генерал, ойбай.

Человек сидящей на самом почетном месте, в чапане с позументами поднимается с места.

– Ну, встречаем, – говорит он своей свите.

Он выходит из юрты. Немного послушав, как поет Биржан, он говорит:

– Скажите Биржану, пускай немного подождет. Сейчас мы
встречаем генерала. Вечером он будет петь перед его
превосходительством.

Разодетые баи садятся на коней и выезжают на Омскую дорогу. Человек Азнабая подходит к шатру.

– Биржан, – говорит он громким голосом. – Подожди, не баламуть. Азнабай же сказал. Вечером споешь перед генералом.

Биржан вспыхнул.

— Ей, ты, кому ты это говоришь? — вскипев спрашивает он. –
Ты что ослеп? Или напился перебродившего кумыса?

— Это ты ослеп, – говорит посыльный. – Этих людей созывали
ведь не для тебя, а чтобы встречать генерала. Азнабай ведь просил
тебя.

Неожиданно Биржан засмеялся.

– Ой, собака, – давится он от смеха. – Говоришь, будем петь
перед генералом. Передай Азнабаю, пускай сам споет перед
генералом.

Все смеются.

— Шайтан наверное в тебя вселился, – говорит посыльный. –
Сам будешь отвечать перед Азнабаем.

— Пошел ты, – говорит один из джигитов толкая его взашей. –
Когда Биржан ага поет, даже не хочу тебя слушать.

Посыльный, сжав зубы, отходит в сторону. В это время на Омской дороге происходит встреча. Баи кланяются и здороваются с генералом. Потом, окружив почетного гостя, едут в сторону аула. Подъезжая к аулу Азнабай мрачнеет. Не видно встречающих. Слышно как поет Биржан. Слышны подбадривающие крики. Азнабай толкает в бок второго своего посыльного.

– Делай, что хочешь, но заставь его замолчать, – говорит он
скрипя зубами. – Хоть под плеткой, пригони этих болванов
встречать генерала.

Посыльный мчится в аул и с ходу прямо на коне въезжает в шатер. Сбивая людей грудью коня и топча их, он подъезжает к Биржану и бьет его плеткой. Борик с перьями слетает с головы серы. Второй удар приходится по непокрытой голове. На коже сразу же появляется кровавый рубец. Только тогда человек, сидящий рядом с Биржаном, опомнившись, прикрывает его телом. Третий удар пришелся по его спине. Мужчина средних лет хватает посыльного за руку.

– Ты что делаешь, собачий сын, – кричит он, пытаясь отнять
плетку. – Ты на кого это руку поднял?

Когда генерал въезжал в аул, под шатром шла настоящая свалка. Генерал нахмурился.

– Что такое? – сказал он, недовольно глянув на волостных. –
Что это за беспорядки?

Волостные опустили головы.

– Извините, генерал, – сказал Азнабай. Потом гневно крикнул.
– Эй, вы, рабы. А ну, уйдите с дороги. Дайте дорогу господину
генералу.

Потом сделал знак рукой вооруженному казаку рядом с генералом.

— Стрелять, стрелять.

— В кого стрелять? — спросил казак удивленно.

— В небо, – сказал генерал. – Выстрелите в небо.

Казак снял винтовку и выстрелил в небо. Свалка сразу же прекратилась.

– Дайте дорогу, – крикнул Азнабай. Люди все как один вышли
из – под шатра. Под шатром остался один Биржан. Одежда на нем
была разорвана. В руках он держал поломанную домбру.

– Кто этот человек? — спросил генерал, проходя рядом с
Биржаном.

– Это певец, – ответил один из волостных.

Толмач, наклонившись к уху генерала, быстро перевел слова волостного. Рыжеусый генерал взглянул на Биржана и еле приметно кивнув головой прошел в юрту. Жанбота с опущенными глазами, как бы прячась за спинами, тоже прошел в юрту. Через некоторое время, когда стали подавать в юрту самовары и разное угощение, Биржан с каким-то утробным стоном поднялся с места. Все стояли с опущенными головами. Постаревший, осунувшийся Биржан как-то по стариковски мотаясь пошел к своей юрте. Байкенже печально и тихо шел за ним.

42-й эпизод

Вечер. Юрта, в которой гостит Биржан. Все подавленно молчат. Никто не протянул руки к богатому дастархану. Женщина, наливающая чай, как бы уговаривает гостей.

– Пейте, ешьте дорогие гости.

Открылась дверь и вошли двое джигитов. За ними показались еще двое человек, несущие огромный деревянный таз, в котором лежал барашек, сваренный целиком. Двое джигитов начали быстро нарезать. Один из них затеял осторожный разговор.

– Бай – еке поколотил и прогнал своего посыльного, – сказал он
с миролюбивой улыбкой. – Серы, это угощение специально для вас.
Азнабай прислал вам.

В это время Биржан гневно крикнув поднялся с места.

– Эй, безродный подкидыш! Я не пес Азнабая, чтобы бить
палкой, а потом кидать кость!

Он полоснул плеткой, и гора мяса разлетелась в разные стороны. Пройдя по дастархану в сапогах, он вышел из юрты и направился к шатру генерала. Караульный казак перегородил ему дорогу.

— Чего надо? – спросил, кладя левую руку на эфес сабли.

— Позови генерала, – сказал Биржан.

Из белой юрты раздавался веселый смех, звенели стаканы. Бесшумно открылась входная дверь и на улицу вышли переводчик и секретарь генерала. Секретарь в накинутом на плечи мундире с золотыми эполетами, хорошо выпивший, смотрел весело.

— Ваше благородие, вот этот киргиз ломится к вам, – сказал
казак становясь навытяжку.

— Зачем ты сюда пришел, Биржан? – спросил переводчик. –
Сидите и ждите. Когда генерал позовет, тогда и придете.

— Я пришел с челобитной, – вскипел Биржан, – Посыльный,
ударивший меня плеткой, человек Азнабая. Я требую, чтобы его
наказали по закону.

— Биржан, брось это дело, – сказал переводчик. – Не роняй свое
достоинство. Сейчас у генерала нет времени разбираться с тобой.

— Что он просит? – спросил секретарь.

— Просит наказать посыльного егеря бая Азнабая, – ответил
переводчик.

– Мы дали вам волю. Мы не вмешиваемся в ваши дела, –
сказал секретарь. – Такие тяжбы должны решаться на местах. Да и
неуместно по каждой битой морде обращаться к его
превосходительству. Не тот чин.

– Что он говорит? – с надеждой спросил Биржан.

Просит не беспокоить такими делами его превосходительство, – сказал переводчик. – Мелкие споры казахи вольны решать сами.

Биржан долгим взглядом впился в лицо генеральского секретаря. Секретарь в ответ посмотрел в лицо казаха, неизвестно о чем просящего.

— Я вижу, у этого твоего золотоплечего пса тоже нельзя найти
правду, – произнес наконец Биржан.

— Эй, Биржан, проглоти лучше свой язык, чем говорить такие
речи, – взвизгнул переводчик в порыве раболепия. – Смотри у меня.
Ты что мелешь. Иди отсюда. Я же сказал, когда надо, тогда и
позовем.

Биржан молча повернул назад. Молча отвязал коня и пошел пешком из аула. Байкенже, видя что Биржан идет пешком, не решался сесть на коня. Начало темнеть, на небе высыпали звезды. Биржан продолжал идти.

– Ага, где же мы будем ночевать? – не выдержал наконец
Байкенже.

И только тогда Биржан опомнился, собрался с мыслями. Посмотрев по сторонам и на себя, он увидел, что они давно идут пешком, ведя коней на поводу. Погладив морду Кундызкара, он прижался лицом к его шее. Потом поднял голову.

– Где мы находимся? – спросил он Байкенже.

– Чей-то джайляу, – сказал Байкенже. – Никого нет. Давно
наверное откочевали к зимовке.

Издали послышались раскаты грома.

– Странно, неужели осенью гром гремит, – удивился Байкенже.

– Жив будешь, и не то увидишь, – сказал Биржан. – Поет
Шортанбай, помнишь, говорил «Придет время, и щука будет
расхаживать по ветвям деревьев».

Он тронул коня. Через некоторое время зоркий Байкенже показал плеткой какую-то точку.

– Биржан ага, нам повезло, вон там, видите, стоит мазар.

Не доезжая до мазара, оба сошли с коней, и ведя их на поводу, вошли в переднюю комнату Биржан, сев у порога ведущей к могильнику, прочитал короткую молитву. Потом, стреножив и связав коней, вошли в мазар и, подложив потники под себя, а седла под голову, легли спать.

— Ага, чья могила? — спросил Байкенже.

— Батыра Жанкея, – ответил Биржан. – Пухом ему земля.
Оба помолчали.

– Давным – давно, – сказал Биржан, коротко рассмеявшись. –
Один серы, вот как твой дядя Жубай, долго выбирал девушку.
Никто ему не нравился, так и дожил холостым до сорока лет.
Однажды, он заночевал в мазаре. Ночью внутри могильника
началась кутерьма. Один из аруахов сообщил, что в соседнем ауле
женщина родила ребенка. Хлопая крыльями все улетели туда. Через
некоторое время, они возвращаются и рассказывают, что
новорожденный — девочка. И кому она суждена, спрашивают
аруахи, которые не летали в тот аул. Нашему гостю суждено на ней
жениться, отвечают аруахи. Серы удивился. Что это за девочка, моя
суженая, когда ей исполнится шестнадцать, то сколько будет мне
подумал он. И вот среди ночи он уходит и ищет аул
роженицы. Ищет, ищет и находит. Он был известный серы. И
родители попросили благословить ребенка. Распеленав ребенка, он
долго смотрел, потом, со словами «вот эта что ли моя жена». полоснул ее по животу кинжалом и ушел. Проходят годы, и вот
слухами земля полнится, что где-то, в каком-то ауле уродилась
красавица, и лицом мила, и умом полна. Серы едет туда, девушка
ему нравится, и он, заплатив калым, женится на ней. В брачную
ночь он ласкает невесту, и рука натыкается на какой-то шрам. Что
это за шрам, спросил он её. Говорят, в детстве приходил к нам
домой один человек, вот он и поранил меня, ответила она.

Биржан начал зевать. Потом медленно – медленно сонная пелена окутала его.

43-й эпизод

Биржан видит сон. Детские годы. Небольшое медресе указного муллы. Десять человек казахских детей раскачиваясь, зубрят Коран. Мальчик Биржан, которому надоела эта бессмысленная зубрежка, тихонько посматривает по сторонам.

Внезапно угрюмые стены как – бы раздвинулись, и открылся какой-то другой светлый мир.

Биржан, черноглазый мальчик с косичкой идет по густой траве и прутиком сбивает спелые головки ежевики и набрав пригоршню ест их. Он негромко напевает какую-то мелодию. Лес начинает редеть, и он выходит на опушку, и то, что он видит, повергает его в шок. На противоположном краю опушки стоит женщина, держа гнедого коня на поводу. За спиной у ней топорщатся огромные овечьи рога. Увидев Биржана, она ласково заговаривает с ним.

– Иди ко мне, мой светик, Биржан. Я давно поджидаю тебя.
Биржан медленно и завороженно движется к ней. Женщина, медленно плывя над землей, приближается и становится прямо перед Биржаном. И только тогда он замечает, что она держит в одной руке уздечку, а в другой домбру.

– Выбирай, сын мой, Биржан, – говорит она удивительно
мелодичным и звучным голосам. – Или богатство, или домбра.

Неожиданно из домбры льется прохладный голубой свет.

— Домбру, – говорит Биржан еле слышно.

— Возьми, – говорит женщина. – Сын мой, Биржан. Тяжела твоя
ноша. Жизнь твоя вначале будет раем, но потом окунешься в
страдания. Помни об этом, Биржан. Помни об этом.

Потом она исчезает в радужных лучах. Биржан как бы просыпается. Потом долго сидит, задумавшись, и гадает, что это было с ним. Внезапно в глубине сознания начинает звучать домбра. Нежный и печальный кюй начинает заполнять пространство.

Биржан со слезами восторга смотрит в небо.

В это время в комнату возвращается мулла. Он слышит последние слова Биржана. Сперва ему кажется, что Биржан разговаривает со своим соседом. Но потом убеждается, что Биржан говорит сам с собой.

– Эй, мерзавец! – кричит он. — Ты что шепчешь? Ты наверно
говоришь с джиннами и шайтанами!

Он подходит и бьет Биржана лозой по спине. Но, полусонный Биржан ничего не понимает. Он со счастливой улыбкой смотрит на муллу, встает с места и идет к выходу. Мулла выбегает за ним, и резким рывком валит его на землю и начинает избивать. И только тогда Биржан начинает замечать этого трясущегося от злобы человека, с грязным тюрбаном на голове. Сперва мулла мерещится ему как большая темно – синяя муха. Он смеется.

– Шайтаны окончательно овладели твоей душой, – говорит
мулла.

Он нещадно бьет Биржана по бритой голове. Замахивается еще раз, и в это время Биржан перехватывает палку, и отобрав её, бьет муллу по голове. Пораженный мулла не веря своим глазам садится на корточки.

Биржан бежит к себе на зимовку. Мать, хлопочущая по хозяйству увидев Биржана, всплескивает руками.

— Светик мой, как ты здесь оказался? – с тревогой спрашивает
она. – Почему не в медресе? Запыхался. Бежал что ли?

— Да, бежал. От муллы убежал, – говорит Биржан.

— Ох, сыночек, – убивается мать. – Теперь отец выпорет тебя.

— Апа, мне повстречался один человек, – говорит Биржан.

— Астафиралла, – говорит мать хватаясь за сердце. – Кто этот
человек?

— Одна женщина, – говорит Биржан.

— Ой, светик мой, что это за женщина? Может, ты заснул в
степи и видел сон? Я же просила тебя, не спать, где попало, сыночек
мой. Ненароком змея может укусить.

— Нет, я не спал. Я видел это наяву, – говорит Биржан.

— Что это за женщина?

— У ней за плечами были бараньи рога.

При последних словах Биржана мать стала, как вкопанная. Потом, встав перед сыном на колени, дрожащими руками огладила ему лоб.

– Слава тебе, боже, – сказала она дрожащим голосом –
Аксарбас. Это Койбас Ана приходила к тебе. О, милый мой. И что
она сказала?

— В одной руке она держала уздечку, в другой домбру. Она
попросила меня выбрать одно из двух.

— И что ты выбрал?

— Выбрал домбру, – сказал Биржан.

Мать прижала Биржана к груди и расплакалась.

– О, мой светик! Умница мой!

Из дома вышел старший сын Турлыбая, Нуржан.

– Эй, баурсак! – обрадованно закричал он, увидев Биржана. –
Ты почему не на занятиях? Или сбежал?

Обняв Биржана он расцеловал его.

– Мой маленький ягненочек! Как я соскучился по тебе. Ты
случайно не поколотил муллу?

— Да, поколотил, – сказал Биржан. – Он сам первый начал.
Брат расхохотался.

— Молодец, Биржан! Таким и должен быть внук Кожагула!

В это время показался Турлыбай на гнедом коне. Он подскочил к Биржану. Засвистела плетка.

— Собачий сын! Я для этого отдавал тебя в медресе, чтобы ты
избивал муллу. Нуржан, защищая Биржана, подставляет под плетку
свою спину.

— Ойбай, мырза ага! Не бей! Лучше бей меня! Первый и
последний раз! Прости!

Сон рассеивается и начинается другое наваждение. И снова сумрачная комната медресе. Входит мулла и ни с того, ни с сего начинает палкой избивать Биржана. Внезапно мулла превращается в посыльного бая Азнабая. Биржан оглядывается и видит вместо детей совсем другие лица. Рядом с ним хитро улыбается… Азнабай. За ним сидит генеральский толмач. Возле него, в золотых эполетах секретарь генерала. На голову намотан тюрбан. Все вдруг начинают смеяться, и начинают показывать на Биржана пальцами.

Открывается дверь и входит отец ведя за руку… маленького Биржана.

– Уважаемый мулла, – говорит Турлыбай, подходя к почтовому
посыльному Азнабая. – Поручаю тебе своего сына, Обучи. Сделай
из него муллу. Кости мои, мясо твое.

– Обучим, конечно же, обучим, – говорит посыльный
постукивая сложенной плеткой по своей ладони. С хитрецой
смотрит на Биржана. – Обучим. С божьей помощью, не только мясо,
но и кости будут нашими. Божье предначертание привело его сюда,
куда ему деваться.

Все сидящие, опустив головы, начинают смеяться дурными голосами. В сумрачной комнате пахнет могилой.

В степи распогодилось. Земля дрожит от раскатов грома, дождь льет как из ведра. Блистает молния, и мазар наполняется мертвенным светом. Испуганный Байкенже не может добудиться Биржана.

– Биржан ага, Биржан ага, прошу вас, вставайте, – говорит он с
мольбой. С ужасом оглядывается по сторонам. — Бисмилля!
Бисмилля! О, боже, смилостивься над нами! Ага, ну прошу вас,
встаньте!

Наконец Биржан просыпается. Трет глаза.

— Что происходит, Байкенже? – спрашивает он. — Почему ты
такой напуганный?

— Ага, посмотрите на этот ужас, – говорит Байкенже, кивая на
улицу.

— Ну и что, – говорит Биржан. – Не видел как гремит гром и
льет дождь.

Наконец дождь прекращается и гром перестает греметь. В степи тишина. Вдруг стреноженные кони начинают прядать ушами и беспокойно смотреть по сторонам.

— Биржан ага, – испуганно шепчет Байкенже. – Кони что-то
чувствуют. Наверное, видят ару ахов.

— Не пугайся, Байкенже, – произносит задумчиво Биржан. –
Аруахи не ужаснее человека. Не аруахи чинят зло, а люди.

— Астафиралла! – говорит вдруг Байкенже и дрожащей рукой
указывает вдаль.

Биржан встал с места. Тучи развеялись. Светит яркая луна. И вот, в свете луны, показалось вдалеке огромное войско, которое, блестя оружием, скакало прямо к мазару.

– Кто это, Биржан ага? – спросил Байкенже, щелкая от страха
зубами.

Биржан сделал знак рукой молчать и, выйдя в прихожую мазара, замер у притолоки. Когда войско приблизилось, из-за мазара выскочил воин на огромном коне. На нем была кольчуга и шлем, в руке щит и огромное копье. Батыр поскакал навстречу врагу. Завязалась кровавая битва, одинокий богатырь с ходу ссадил с коня нескольких врагов и продолжал бить и крушить их. Неожиданно конь его падает. Быстро вскочив и выдернув ноги из – под седла батыр, видя, что не размахнутся копьем вынимает саблю. Он косит врагов, но один из воинов, обойдя его сзади, бьет его в затылок копьем. Батыр падает. Враги начинает рубить его. Потом, бросив мертвое тело, едут дальше.

– Ага, что это было? – спрашивает полумертвый от страха
Байкенже.

Биржан садится на потник и думает. Потом с улыбкой смотрит на Байкенже.

— Это призраки, – говорит он. – Если не веришь, можешь пойти
и посмотреть. На месте боя ты не найдешь ни одного трупа, ни
капли крови. Все это призраки.

— Призраки чего? – спрашивает Байкенже.

— Земля видит сны, это и есть призраки. – Биржан удобно
укладывается и накрывается чапаном. – Ладно, давай спать.

— Ага, давайте уйдем отсюда, – сказал Байкенже. – Я оседлаю
коней.

– Куда нам ехать, – сказал Биржан позевывая. – Ложись и спи.
Байкенже трет свой лоб и думает. Внезапно его осеняет.

– Ага, если бы я ночевал с другим человеком, то наверное не
увидел всего этого.

Биржан засмеялся.

– Эй, Байкенже, я вижу ты настоящий болтун. Давай же спать.
Потом немного задумался.

— А вот, расскажи – ка это кому-нибудь, ведь пойдут сплетни,
что Биржан знается с шайтанами, возле него ходят призраки.

— Ага, не будете сердиться, если я спрошу?

— Говори.

— Женеше наша Апиш, видать заболела, а?
Биржан вздохнул.

— Да, больна.

— И что за болезнь приключилась. Ночи напролет кашляет.
Такого ведь раньше у ней не было.

— Не знаю, что с ней, – сказал Биржан. – Показывали знахарям.
Один сказал, что это чахотка. Другой утверждает совсем другое.

Оба замолчали.

– Боюсь, – сказал Биржан, нарушив молчании. — Боюсь
остаться вдовцом.

– Не говорите плохого, – сказал Байкенже. – Не дай бог.

44-й эпизод

Биржан и Байкенже слезают с коней. Из дома выходит встревоженная прислужница.

— Здравствуйте, – говорит она. – Как доехали?
Биржан с вопросительным видом смотрит на неё.

— Байбише все хуже и хуже, – говорит прислужница.
Биржан, бросив поводья, торопливо входит в юрту. Апиш лежит под горой одеял. Биржан окидывает юрту взглядом. Увидев полный таз крови, вздрагивает

– Эй, кто там? – кричит он.
Входит прислужница.

– Почему не выльете и не закопаете эту кровь? – говорит он в
сердцах.

Он медленно подходит и наклоняется над кроватью. Апиш открывает глаза.

— Это ты, Биржан, – говорит она слабым голосам.

— Да это я, Апиш. – Биржан берет руки жены и с нежной болью
смотрит ей в лицо. – Ну, как ты?

— Слава богу, – произнесла Апиш и натужно закашлялась.

– Слава богу, – сказала она отплевавшись в чистый таз.
Прислужница вытерла ей рот белым полотенцем.

— Я все знаю, – сказала Апиш. Голос у ней окреп. – Азнабай…
возомнил видать о себе. Пусть бог ему воздаст.

— А что делать. Не умер я от унижения, – сказал помрачневший
Биржан.

— Что теперь будешь делать? – спросила Апиш.

— Ничего. Будем влачить дальше, – сказал Биржан. – Не думай
обо мне. О себе… о себе думай.

— А что мне сделается, – произнесла Апиш. Закрыв глаза, она
некоторое время думала. Потом снова посмотрела на Биржана. –
Вот, что ты сделаешь. Езжай в аул Жанботы. Это ведь он, чуть ли не
силком потащил тебя на это сборище. Пускай искупит свою вину.
Чтобы кто-то кого-то бил без вины, такого нет в шариате. Пусть
хоть угонит табуны Азнабая. Пусть отомстит за тебя. Никому не
позволяй унижать себя.

— Ты в таком состоянии… – сказал Биржан запнувшись.

— Даже после моей смерти тебе нужны честь и достоинство, –
сказала Апиш. – Иди.

— Апиш, а как же ты? – спросил Биржан, с невыразимой болью
глядя в лицо жены.

— Что жизнь жены, когда унижен муж? – сказала Апиш. – Я
сказала иди. Иди же. Все равно не умру, пока ты не вернешься.

Биржан потянулся с места.

– Иди ко мне, дай поцелую тебя, – сказала Апиш. Она нежно
поцеловала Биржана в лоб, и погладила виски. – Теперь иди.

Биржан оглядываясь, вышел из юрты. Байкенже держал коней.

– Едем, – сказал Биржан.

Тронув поводья Кундызкара, он поехал крупной рысью.

45-й эпизод

Большая глинобитная зимовка Жанботы. Сидят Жанбота и Биржан. Говорит Жанбота.

— Ты понимаешь, на что тыменя толкаешь, Биржан. То есть я
должен послать своих джигитов в набег. Что я могу
противопоставить Азнабаю? Он же уничтожит меня. А завтра
когда пойдет род на род, кто нас разнимет?

— Род говоришь? Сколько раз я уступал вот таким речам. Если
по правде, я – твой род. Или же моя честь для тебя ничего не стоит.
Я тебя не предлагаю угонять табуны Азнабая. Я требую по закону
наказать обнаглевшего посыльного бая Азнабая. Где ты видел, в
какой статье, чтобы человека одной волости безнаказанно бил
человек из другой волости, – сказал в сердцах Биржан.

– И что же я должен делать? – спросил Жанбота.
Биржан развел руками.

— Жанбота, кто из нас волостной, ты или я? Ты среди восьми
волостных высший по чину. Хорошо разбираешься в законах.

— Высший по чину, но не по средствам, – ответил Жанбота. –
Сейчас все решают деньги.

– То есть, денежный мешок может убить человека, и это
сойдет ему с рук? – спросил Биржан. – Ты это хочешь сказать?
Тогда где же законы?

– Законы в кармане Азнабая, – сказал Жанбота. – А у меня нет
таких денег.

Они долго глядели друг другу в глаза.

— Значит, ты ничего не предпримешь? — спросил Биржан.

— Хочешь искать правду, бог тебе в помощь, – сказал Жанбота.
– Есть крестьянский начальник, надзирающий над волостными. Иди
к нему. Потом езжай к уездному. И все равно у тебя ничего не
получится. Зря потратишь деньги. Скажу, не поверишь, голова того
же генерала тоже в кармане Азнабая.

Биржан встал с места и пошел к выходу. Переступая порог оглянулся на Жанботу.

– Ты сам уговорил меня поехать на этот съезд. Теперь
открещиваешься от меня. Я уже там понял, кто ты, когда ты
прятался от меня за генеральской спиной. На тебя нельзя
положиться, продажная ты шкура.

Жанбота остался сидеть с опущенной головой. Биржан вышел на улицу и подошел к Байкенже. Оглянулся по сторонам. В большую ограду, стоящую неподалеку от дома волостного, без конца въезжали повозки с сеном. Возле длинных стогов много людей. Много хозяйственных построек. Жена Жанботы подошла к Биржану.

– Кайным – ау, куда ты собрался? Специально для тебя закололи
барана. Откушай свое сыбага?

– Спасибо, женеше, – сказал Биржан, садясь в седло. – Мы
получили свое сыбага. Наелись под самую завязку.

Подобрав поводья, он неожиданно расхохотался и дав шенкелей коню с места пустился галопом.

– Ой, да что мне делать, – всплеснула руками жена Жанботы.
Проехав версты две рысью, Биржан попридержал поводья.

— Байкенже, помнишь, как мы ехали в Коянды, и по дороге нам
встретилась похоронная процессия, – спросил он.

— Когда чуть не поколотили Айжаркына? – сказал он.

— Да, – ответил Биржан. – Теперь я начинаю понимать. Это
было знамение. Проклятие бадика считается благодатью для народа.
Во все времена было так. Если бы не тот старец, тот молодой мурза
побил бы нас всех. Теперь вот… Не меня ударили этой плёткой. Счастье покинуло не только нас, салов и серы. Нет… Прошло время казахов.

Оба замолчали.

— Народ наш состарился. Сгорбился. Нищий стал, убогий, –
произнес задумчиво Биржан.

— Не печальтесь, ага, – сказал Байкенже, робко глядя на
Биржана.

— Байкенже, – сказал Биржан встрепенувшись. – Я сочинил
стих. Послушай.

(Читает текст песни «Жамбас сипар»).

– Ну как? – спрашивает он с улыбкой.

– Великолепно, ага, – говорит Байкенже, тоже улыбаясь. –
Теперь надо сочинить хороший напев к нему.

Солнце клонилась к закату.

– Ну, Байкенже, – сказал Биржан. – Вечереет. Даже полпути мы
не проехали. Опять заставишь ночевать в могильнике?

— Будет так, как угодно богу, – засмеялся Байкенже.
Вдалеке показалась одинокая юрта.

— Чья это кибитка? – спросил Биржан.

— Сейчас увидим, – ответил Байкенже. Проехав немного, он
повернулся к Биржану.

— Ага, это кажется дом нашей апке, Мугульсум, – произнес он
неуверенно.

— Чья апке… Чей аул… Жена какого бая, – сказал Биржан.

– Как вам сказать, – ответил Байкенже. – Да не будет это
сплетней. Жена одного бая. Жена – не жена, неизвестно разведенная
или нет.

— Как это понять, – удивился Биржан.

— Да что там говорить, – грустно произнес Байкенже. – Наша
дальняя родственница. Засватал, взял в жены. Будь прокляты эти
старые законы. Бог не дал ей ребенка. Ну. Муж её приравнял к малаям
и рабыням. Во время кочевки едет в самом конце кочевья, живет в
драной юрте. Вот так и состарилась, собирая кизяк.

— Да, жизнь, – сказал загрустивший Биржан. – Если неугодно
богу, что она может поделать.

— Как поступим? – спросил Байкенже.

– Как что? — вопросом на вопрос ответил Биржан. – Мы же
салы и серы. Гостим у неё. Лучше простая вода в бедняцкой юрте,
чем казы и карта за дастарханом Жанботы.

Не доезжая, оба сошли с коней. Старая женщина сидела у копаного очага и ворошила огонь. Увидев гостей, скрипя костями, поднялась с места.

– Никак Байкенже, – спросила она, заслоняя глаза.

Но увидев Биржана рядом с Байкенже, уронила черпак.

– Во сне или наяву я вижу это. Неужели сам Биржан
пожаловал ко мне в гости.

— Как поживаете, апке, – спросил Байкенже.

— Слава богу, – сказала Мугульсум суетливо. – Проходите в
юрту.

Биржан и Байкенже переступили порог. Убранство юрты было нищенское. Не было даже кошмы. На почетном месте валялось несколько шкур. Войлочные стены были дырявые, и через них дул ветер. Байкенже виновато опустил голову. Сели к маленькому столу. Через некоторое время вошла Мугульсум с шумящим чайником. Сели пить бедняцкий чай.

– Биржан, светик мой, что у тебя за грусть? – спросила
Мугульсум.

Установилась неловкая тишина.

– И до меня дошли вести, – сказала Мугульсум. – Расскажу
тебе одну притчу. В далекие времена один хан вызвал из народа
одного мудрого гадальщика и попросил погадать ему. Сперва
гадальщик оценил ханского коня. Конь твой – помесь с коровой, –
сказал он. Хан удивился и вызвал конюха. Тот подтвердил слова
гадальщика. Как ты узнал это, спросил хан. Конь твой трясет ногой,
когда переходит через реку, ответил, гадальщик. Теперь расскажи
обо мне, попросил хан. А что рассказывать, ты не потомственный
хан. Ты сам, по воле судьбы стал ханом, а предки твои все были
пекари, ответил гадальщик. Хан разгневался и вызвал свою мать. И
говорит он ей, мать, скажи мне, что этот гадальщик мелет. Если это
не правда, я прикажу отрубить ему голову. Мать подтвердила слова
гадальщика. Я всегда рожала мертвых детей. Однажды ваш отец
пригрозил мне, дескать, если следующий ребенок будет мертвым,
пойдешь на виселицу. Я испугалось. Когда я родила опять мертвого ребенка, в тот же день рожала жена пекаря. Мы поменяли детей. Хан был поражен. И как ты узнал об этом, спросил он гадальщика. Гадальщик и говорит ему, если бы ты действительно был благородных кровей, ты бы посадил меня рядом с собой и поставил бы передо мной чашку с казы и карта. А ты, после каждого моего гадания посылал мне несколько кусков ячменного хлеба на деревянном подносе. Из этого я понял, что ты безродный. Биржан, мой светик, сегодняшние торе и чиновники, безродные все. Они, как волки, напавшие на стадо овец. Что поделать. Ты один из благороднейших сыновей. К несчастью ты родился в наше жестокое время. Когда услышала я эту весть, будто не тебя, а меня ударили этой плеткой.

В юрте установилась тишина.

– Я видела тебя в молодые годы. Видела как ты пел перед бесподобным Таттимбетом. Тогда ты был гордый муж.
Теперь я вижу, как голова твоя склонилась от унижения. Мне
больно это видеть. Биржан, мой светик, раз родился львом, то умри
хотя бы как рысь. Держи голову высоко и гордо.

– Ой, апке, – взволнованно произнес Биржан. – Какая вы
мудрая.

– Моя мудрость от нищеты, – сказала Мугульсум. – Теперь вот
что. Давно я не слышала твое пение. Ездишь по степи. Где мне
старой угнаться за вами. Прошу, спой.

Биржан пел в этот вечер с особым подъемом. Словно сидел перед огромным сборищем. Бедняцкая юрта наполнилась песнями и весельем. Мугульсум и Байкенже слушали и плакали.

Наутро перед отъездом Биржан взяв домбру в руки сел напротив Мугульсум.

– Мугульсум апке, – сказал, он нежно посмотрев в лицо старой
женщины. – Вчера вы будто воскресили меня. Я никогда не забуду
ваших наставлений. Теперь и я расскажу вам одну сказку.

Биржан осторожно тронул струну. Домбра негромко отозвалось. Биржан внезапно загрустил и медленно начал рассказывать.

– Жила – была девушка. И красива, и умна. Многие сватались к
ней, но горда она была. Никто ей не нравился. И вот в один
прекрасный день байский мурза засватал её второй женой. Но, такова была судьба. Бог не дал ей ребенка. Мурза начал охладевать к ней, а когда взял третью жену, то стал держать её в черном теле, вместе с прислугой. И однажды пришли к ней печальные мысли. Зачем я живу, почему бог не возьмет меня к себе, вопрошала она. И вот сочинила она песню.

Биржан быстро сыграв проигрыш, спел печальную песню. Слезы полились из глаз Мугульсум.

– И вот, – сказал Биржан дрогнувшим голосом. – Видать печаль
её дошла до бога. Мурза услышал эту песню. И пришел он и
извинился перед ней. И на старости лет снова зажили они в мире и
согласии. Чудны дела божьи. Подарил он ей сына – великана как
Алпамыс, и красавицу-дочь как Карлыга. Они повзрослели и
уважали и ублажали родителей, надарили внуков. И была она
счастлива.

Биржан, закончив рассказ, встал с места. Заплаканная ажей вышла провожать гостей и долго смотрела, как Биржан и Байкенже ведя коней на поводу уходили из аула.

– До свидания, Биржан, – произнесла она грустно. – Да
пребудет с тобой бог.

46-й эпизод

Биржан и Байкенже возвращаются в аул. Сыплет мелкий дождь. Дождь прекращается. Вечереет. Хоть и пасмурно, степь красива своей первозданной красотой. Байкенже до сих пор под впечатлением новой песни Биржана.

– Биржан ага, – не выдерживает, наконец, он. – Я хочу
спросить про Мугульсум апке. Вы прямо на месте сочинили эту
песню?

Биржан помолчал некоторое время.

— Нет, – наконец произнес он. – Эту песню я сочинил давно. Но
спел сегодня. Я хранил её в сердце. Кто печальнее, кто несчастнее
этой Мугульсум? Или она недостойна этой песни?

— Ну что вы, ага, – спохватился Байкенже. – Будто для неё и
создана эта песня.

Оба снова замолчали. Слышно только как гулкой рысью идут кони.

— Печальные души родственны, – сказал Биржан не отрывая
взгляда от горизонта. – Кто искренен в своей печали, тот поймет
печаль другого.

— Как там наши, – сказал Байкенже. – Сколько дней мы уже не
были в ауле.

— Скажу тебе, – произнес Биржан. – Вот как только выехали из
аула, сердце щемит не переставая. Будто чует что-то недоброе.

— Упаси боже, – сказал Байкенже. Издалека показался путник.

— Кто это, интересно, – спросил Биржан.

– Да это же… это же дед Саманай, – удивленно произнес Байкенже. – Что он здесь делает?

Старик огромного роста, на сером коне, в коричневом чапане, увидев, как Биржан спрыгнул с седла, тоже сошел с коня.

– Ассалаумагалейкум, дядя Саманай, – сказал Биржан,
пожимая руку старику.

– Аликсалам, – сказал старик.
Байкенже тоже поздоровался со стариком.

– Далеко отъехали от аула, – сказал Биржан. – Живы ли,
здоровы ли все?

– Слава богу, – сказал Саманай.
Потом грустно посмотрел на Биржана.

– В ауле была большое сборище. Крепись, сын мой, Биржан.
Жена твоя умерла, – произнес он дрогнувшим голосом. – Моя Апиш
келин, отошла в мир иной.

Биржан не заплакал. Отойдя в сторону сел в густую траву. Байкенже и Саманай стояли, не отрываясь от него.

– Как было все? – сказал вдруг Биржан смотря в какую-то
точку. – Как это произошло отец? Хоть не мучилась она?

Саманай вытер ладонью нахлынувшие слезы.

– Нет. Не мучилась. Отошла без мучений.

47-й эпизод

Саманай, Биржан и Байкенже въезжают в аул. Люди, стоящие у юрты, с плачем идут навстречу.

— Апатай моя, – рыдает Байкенже.

— Моя бесценная, – плачет Саманай.

Биржан потемнел лицом. Сойдя с коня, печально и скорбно обнявшись с родственниками, заходит в юрту. Калкен, Асыл, Акык и Темиртас, четверо детей с плачем кинулись к отцу.

– Потеряли мы матушку нашу, – зарыдал Калкен. Остальные
обняв отца за пояс стали плакать навзрыд.

Биржан онемевший от горя, стоял, впившись взглядом в одну точку, и гладил по головам своих детей.

48-й эпизод

Только что закончились сорокодневные поминки Апиш. В большой юрте за дастарханом сидят родственники Биржана. Говорит бий Тунгатар.

— Сын мой, Биржан, смирись. Никто и ничто не может
остановить смерть. Все мы смертны. Вот мы справили сороковины.
Жизнь продолжается. Не горюй. Подумай о своих детях. Подними
голову, приободрись. Всякая печаль уходит. В следующий четверг
приезжай в гости, со всеми родственниками и челядью к нам в аул.

— Спасибо, дядя Тунгатар. Даст бог, приедем, – говорит
Биржан, не поднимая головы.

Все вышли на улицу, сели на коней и попрощавшись поехали домой.

49-й эпизод

Наутро. Байкенже сидит перед юртой и мастерит из дерева седло. Выходит Биржан, по дорожному одетый.

— Байкенже.

— Что, ага, – говорит Байкенже, мгновенно оказавшись рядом с
Биржаном.

— Поехали, сходим на могилу твоей женге, – говорит Биржан,
отвязывая коня.

Они выезжают из аула и едут к могильнику, что в нескольких верстах от аула.

Подъехав, сходят с коней. Байкенже остается возле коней, а Биржан идет к могилам. Подойдя к свежему холмику садится на землю. Тишина. В небе кружит коршун.

– Апиш, здравствуй. Вот я пришел к тебе, – говорит Биржан. Байкенже вздрогнув опускает голову. Никто из них не заметил старуху, собирающую кизяк за соседним пригорком. Когда Биржан первый раз заговорил, старуха, поставив на землю мешок с кизяком, затаилась. Биржан во время похорон на уронивший слезинки, теперь плакал. Слезы катились по черным впалым щекам. Внезапно он стряхнув и сбросив с плеч чапан, и положа правую руку на сердце запел.

Байкенже как стоял, так и сел, и опустил голову. Биржан хриплым голосом пел песню. Незнакомая и печальная песня бередила душу и сердце. Слегка покачиваясь, он пел и не мог остановиться.

Старуха осторожно выглянув из-за пригорка опознала и Байкенже, и Биржана. Ущипнув себя за щеки, она взвалив мешок на плечи поспешила в аул.

50-й эпизод

Богатая юрта бая Нуржана. Он сидит на торе. Перед ним сидит на коленях старуха, собиравшая кизяк.

– Только ты видела, или еще кто-то другой? – спросил
Нуржан, хмуря брови.

— Рядом с ним коновод, помощник его Байкенже, – ответила
старуха.

— Никому не рассказывала? – спросил Нуржан.

— Что вы, бай – еке, только вам и говорю, – заверила старуха.

— Никому больше не говори, – сказал Нуржан. – На вот, возьми.
Купи себе чаю. – Он бросил ей серебряный рубль.

– Спасибо вам, бай – еке, – сказала старуха, пряча монет в карман телогрейки.

51-й эпизод

Биржан видит сон. Какие-то неизвестные места. Обгорелая черная земля. И по этой земле идет группа людей. При близком рассмотрении оказалось, что все они слепые. И все они были привязаны к друг другу веревкой. Впереди шел главный слепой и делал вид, что все видит. Когда они проходили мимо, Биржан ужаснулся. Слепые улыбались. И шли они к глубокой расселине.

Потом страшный сон сменился другим, не менее страшным. Посреди степи расстелен был ковер, а на ковре стояла плаха с воткнутым топором. Рядом расхаживал и весело улыбался палач. Невдалеке сидели связанные …салы и серы.

Вот показалось кавалькада. Богато разодетые баи на скакунах подъехали к плахе. Один из них дал знак и палач, схватив Жубая за шкирку, подвел к плахе. Сверкнул топор и голова Жубая хлопая глазами покатилась по земле. Палач неторопливо работал топором, и скоро все салы и серы лежали обезглавленные. Кавалькада, бросив мертвые тела умчалась прочь. Биржан проснулся с диким криком.

— О боже! Убили! Всех убили!

— Астафиралла! – произнес испуганный Байкенже, при свете
лампы стороживший Биржана. — Бисмилла! Бисмилла! Кого убили,
ага? Успокойтесь, успокойтесь! Скажите бисмилла!

— Бисмилла! Бисмилла! – запричитал Биржан. – Боже упаси! Боже упаси!

— Кого убили, ага? Кто убил? – спросил Байкенже, вытирая пот
со лба Биржана.

– Чего только не приснится человеку, – сказал Биржан
задыхаясь.

Потом немного опомнившись улыбнулся Байкенже.

— Ты, наверное, думаешь, что я припадочный?

— Нет, нет, что вы? — сказал Байкенже устало улыбнувшись. –
Что вы.

— Сделай ярче лампу, – попросил Биржан.

— И ты, наверное, устал от меня, – сказал он. – Вот уже полтора
года сторожишь мой сон. Коротаешь свою молодость подле меня. Я освобождаю тебя. Ты свободен, Байкенже. Спасибо тебе за твою службу.

– Ну что вы говорите, ага, – произнес Байкенже, опустив
голову. – Куда я пойду, бросив вас. Только вот…

Байкенже запнулся.

— Не глотай слова. Выговорись, – сказал Биржан.

— Как вам это объяснить, – сказал Байкенже, задумчиво глядя
на лампу. – Из-за какого-то придурка – посыльного… Конечно,
стерпеть такое… унижение для вас. Несмываемое пятно. Я не
набиваю себе цену, что сижу возле вас. Я… мне бесконечно жаль
вас. Вы таете на глазах, агатай. В кои дни сон ваш спокоен, но в
остальные ночи вы кричите, убиваетесь, бежите из аула. Вы же… вы
же непростой человек. Вы же Биржан. Вы таете, вы это понимаете.
Я не могу поверить. Я могу просидеть возле вас сколько угодно. Я
жалею вас. И людская молва… Что угодно говорят о вас… Но это же
не так. Я же с вами. Мне лучше знать.

Биржан молча и долго смотрел на лампу. Потом тяжело вздохнул.

– Байкенже, карагым – ай. Что я могу сказать. Пускай говорят,
что хотят. Я не собираюсь ублажать чернь. Пускай они ублажают
меня. Моей гордыни нисколько не убавилось. Я все тот же Биржан,
которого вы знаете. Но я… разве о себе я печалился? Я даже о своих
близких людях не пекусь. Я печалюсь… о далеких моих учениках…
которые придут потом, спустя века… Я боюсь, что чернь унизит их.
Боюсь, что придворные певцы и блюдолизы утвердятся на почетном
месте, на троне искусства, а настоящие музыканты окажутся у
дверей.

На глаза Биржана навернулись слезы.

52-й эпизод

Родственники собрались у Биржана. Первым говорит Укибай.

– Светик мой, Биржан, вот уже год как ты болеешь и не
поправляешься. Скажи, что нам делать.

– Я не болен, – вспыхнул Биржан.

– Ты слушай. Не перебивай, – осадил его Нуржан. –
Продолжай, Укибай.

– Карагым, скажи, что нам делать, – продолжал немного
уязвленный Укибай. – Может пригласить знахарей. Знающие люди
говорят, что заговорили тебя. Говорят черная магия. Конечно. Оно и
ясно. Где ты только не ездил. Кому только не перебегал дорогу. Вот
один из них и заговорил тебя. Если это так, то надо пригласить
шамана.

Биржан вспыхнул от унижения. Он собрался перебить Укибая, и кашлянул, но Укибай заговорил быстрее.

– Если не хочешь лечится у шамана, то тогда давай повезем
тебя в Омск и покажем русским врачам.

Укибай кончил говорить и выжидательно посмотрел на Биржана.

Биржан сидел некоторое время, с трудом подбирая слова.

– Да, я думал, собрались старейшины, умные люди. А вы
оказывается пришли, чтобы выставить меня сумасшедшим. Я
повторяю, я не болен. Не болен.

Все переглянулись.

— О, боже! – вздохнул Биржан. – Теперь я должен ходить и
доказывать, что я не сумасшедший. Дожил…

— Ладно, – сказал Разак. – Ладно. Мы верим, что ты здоров.
Теперь насчет твоей женитьбы.

— Эй, Разак, – гаркнул Биржан. – Я не жеребец, чтобы меня
водить покрывать всех кобыл.

– Вот видите, – сказал Нуржан, разводя руками.
Заговорила девяностолетняя Бурма ажей.

— Биржан, мой светик, что я слышу. И это говорит хваленый
Биржан. Ты же серы. Предки наши все были многоженцами. Вот
уже полтора года как скончалась наша келин. А ты ни о чем не
думаешь. Мы же печемся о тебе, а не о ком-то другом. Одинок
только бог. Мы хотим, чтобы ты создал семью. Хотим, чтобы дети
не были сиротами. Мы все обсудили, выбрали нескольких девушек
на выданье. На ком остановишь свой выбор, ту и сосватаем. Можем
прямо сейчас поехать сватать.

— Бурма аже, – сказал Биржан. – Я же не отказываюсь. Только
дайте мне срок, повремените немного. Я не в состоянии сейчас
думать об этом. Пройдет время, и будет, как вы сказали.

– А ведь интересно посмотреть, как ты покоришься нам и
сделаешь, как мы сказали, – сказала Бурма. — Ладно. Ну что будем
делать?

– Дадим ему отсрочку? – Она посмотрела на родственником. –
Говорите.

– Ну что делать, – ответил Укубай со вздохом. – Видать
действительно устал он. Пусть отдохнет немного.

Все закивали головами. Биржан торопливо вскочил с места.

– Биржан, мой светик, – сказала Бурма, ласково посмотрев на
своего деверя. – Девушки не будут сидеть и ждать, когда они
глянутся Биржану. Никто иной, а я жду твоего ответа.

– Все. Договорились ведь, – ответил Биржан покидая
родственников.

53-й эпизод

Весна. Степь буйно цветет тысячами цветов. Едут салы и серы.

Аул Биржана. Когда салы ворвались с веселым шумом и гамом в аул, Биржан лежал на кровати бессмысленно уставившись в потолок. Услышав крики, он вскочил с кровати и увидел своих друзей гарцующих прямо перед юртой. Ноги у Биржана подкосились. Он задыхаясь упал на колени.

– Биржан ага! Биржан ага! – кричат салы и серы. – Выходи!
Биржан сал выходи на улицу!

Вскочив с места Биржан пошатываясь, как пьяный вышел из юрты. Салы и серы, как по команде сошли с коней. Калибек сал подойдя к Биржану, обнял его. Другие салы тоже обнимали Биржана и плакали. Последним подошел Айжаркын.

— Побольше вам похорон, Биржан ага, – сказал он, дрогнувшим
голосом. Две слезинки скатились по его щеке. – Моя женеше,
бесценная женеше, – сказал он плача и обнимая Биржана.

— Калибек, где же Жубай? – спросил Биржан.

– Жубай играет брачную игру, – ответил за него Айжаркын.
Калибек заговорил громко и взволнованно.

– Биржан ага! Такое житья не для сала и серы! Не по тебе это!
Все это не стоит и одной твоей слезинки! Встряхнись! Все как всегда! Мир вечен! Жизнь вечно молода, и смерти нет! Разорвем красный ковер копытами коней! Едем! Едем в Коянды!

Салы сели на коней и с криками стали кружить вокруг аула Биржана.

– В Коянды! В Коянды! Едем в Коянды!

Постаревший и отяжелевший Биржан, как медведь неловко поворачивался и то плакал, то смеялся.

— А? Что они говорят? А? Правда? Мы снова едем? – говорил
он радостно.

— Байкенже! – крикнул он потом, смахнув слезинку. – Седлай
Аксеркеша! Кундызкару возьми на повод! И сам приоденься! Едем!
Едем в Коянды!

54-й эпизод

В аул Нуржана приехал гонец со срочной вестью.

– Бай – еке, – сказал пожилой чернобородый человек. – Эти
придурки пришли и увели Биржана.

Нуржан побрившись, теперь собирался стричься.

— Кто? – спросил он, задерживая руку прислужника с бритвой.
– Какие придурки? Что с Биржаном? Куда егоуводят?

— Салы и серы! – ответил вестовой. – Судя по направлению,
они едут в Коянды.

Нуржан изрыгая проклятия вскочил с места.

– Будьте вы прокляты! Опять эти шайтаны взялись за него! Ну
погоди! Я покажу вам Коянды!

Взяв первую попавшуюся тряпку, вытер обильную мыльную пену, и начал торопливо одеваться.

– Ты что сидишь! – закричал он на прислужника. – Беги,
собирай джигитов! Все на коней.

Выскочив на улицу отвязал коня.

— Где они примерно едут? – спросил он садясь в седло.

— На большой Каркаралинский дороге, – ответил гонец.

55-й эпизод

Салы и серы с песнями и веселыми шутками едут по весенней степи. Биржан, как и в молодые годы, надев борик с перьями филина, едет в окружении своих друзей. И вот показалось большая группа всадников. Они огибая с двух сторон кочевье салов, взяли их в клещи. Салов и серы было тридцать человек. С Нуржаном приехало больше ста человек. Бай сходу выматерившись махнул плеткой.

– А ну слезайте с коней, чертовы скоморохи!
Установилась звенящая тишина. Было слышно только, как летают слепни, зевают кони, растягивая удила. Потом Калибек сал, стоявшей рядом с Биржаном, вдруг оглушительно расхохотался.

– Нуржан бай, ладно мы сойдем с коней, но где же ваши
красивые девушки и молодухи? Где же ваши одеяла и ковры? Или ты сам будешь носить нас и целовать?

– От усов его будет щекотно, – сказал Айжаркын. – Ни разу в своей жизни не приходилось целоваться с мужчиной.

Салы расхохотались.

– Вот уж погодите, – сказал Нуржан. – Сейчас вам будут и
ковры с одеялами, и красивые девушки.

Подняв коня на дыбы, он остановился прямо перед Биржаном.

– Эй! – сказал он злобно глядя на Биржана. – Объясни мне, в
чем твоя кручина, в чем твоя болезнь?

– Ага, не мешай мне, – сказал Биржан каким-то усталым
голосам. – Дай мне волю. Дай мне дышать.

Нуржан махнул плеткой.

– Вяжите его!

Джигиты только и ждали байского слова. Они ринулись на безоружных салов и начали крушить направо и налево своими соилами. Несколько джигитов навалились на Биржана и связали его.

– Не трогайте! Не трогайте Биржана, байские псы! – закричал
Ирзабек.

Он свалил с коня двоих джигитов, и кинулся на помощь Биржану. Но отобранные для такого случая восемь джигитов перегородили дорогу Ирзабеку и начали полосовать его плетками и бить соилами. Через минуту полумертвый Ирзабек свесился с коня. Байские джигиты быстро расправлялись с безоружными салами и серы.

Падали салы с коней. Но не шаловливо, с блажью, как прежде в великие народные праздники. Они падали, сраженные соилами, со страшными увечьями. Биржан закричал дико и безнадежно и начал рвать руки из веревок. Но его крепко держали. Через несколько минут все было кончено.

Байские джигиты начали было поворачивать к аулу. В этот момент Нуржан поднял руку, приказав остановиться. Один из поверженных салов поднялся с земли и, с трудом передвигая ногами, пошел к своему коню. Припав на некоторое время к седлу и отдышавшись, он достал из хурджуна белый лебединый костюм и одел его на себя. Установил белый клобук на голове, немного вздернул кверху клюв. Потом, сев на коня, дал шенкелей и размахивая крыльями, курлыча как лебедь, поскакал прямо к стоящему в окружении Биржану.

– Буйдабек, уходи! – в ужасе закричал Биржан, – Уходи! Они убъют тебя!

Буйдабек с ходу прорвался через окружение и схватил под уздцы коня Биржана. Нуржан махнул рукой и на Буйдабека посыпались удары. Через несколько мгновений окровавленный Буйдабек свесился с коня. Белоснежный костюм быстро пропитался кровью. Биржан дико закричал.

Салы и серы остались лежать на месте побоища, с переломанными руками и ногами, окровавленные и стонущие. Дружина Нуржана взвалив Биржана на седло как пленного, повернула к аулу.

56-й эпизод

Биржан связанный кричит.

– Развяжите! Отпустите! Освободите меня! Нуржан! Ты что
делаешь? Хочешь, как собаку привязать меня у двери? Ты что,
смеешься что ли? Развяжите мне руки! Асыл! Акык! Темиртас!
Калкен! Где вы?

Взрослый Калкен выйдя из юрты, плача, пошел на помощь к отцу. Нуржан выскочил следом, и закричал.

– Эй, Калкен! А ну вернись! Не смей подходить к нему! Лучше
хороший зять, чем плохой отец! Он вас не жалеет, почему вы его
должны жалеть! А ну, назад!

Калкен с плачем вернулся назад. Испуганные Темиртас, Акык и Асыл, увидев как плачет Калкен тоже заплакали навзрыд. Младшая жена Нуржана смахнув набежавшие слезы стала утешать детей.

– Не плачьте, мои милые. Скоро ваш отец выздоровеет!
Нуржан некоторое время стоял и смотрел на плачущих детей.

— Эй! – крикнул он потом прислуге. – Отвези детей в аул
байбише. И смотри, чтобы не ходили в нашу сторону!

— Эй, Нуржан! – крикнул Биржан. – Чем так унижать, лучше
прирежь меня. Клянусь, даже не шевельнусь!

— Тебя надо лечить плеткой, – сказал Нуржан. – Если не
заткнешься, выпорю.

Байкенже сидел тут же, наподалеку, повесив голову.

– Байкенже! – сказал Биржан.

Байкенже, пунцовый от стыда и унижения, подняв лицо, повернулся боком.

– Байкенже, запомни, как унижали меня. Запомни. Смотри и
хорошенько запомни, – сказал Биржан. – В судный день будешь
свидетелем.

Байкенже от стыда опустил голову.

– Айналайын, светик мой! – растрогался Биржан. – Ты даже не
можешь поднять голову от унижения. Будь благословенен,
Байкенже!

– Эй, Нуржан! – крикнул он потом. – Ты в подметки не
годишься этому парню.

Нуржан выбежал из юрты и вбежал в юрту, где лежал Биржан. Раздались удары плетки.

— Еще, – послышался голос Биржана. – Еще, бай – еке. Пори, бей
меня от души.

— Сговорившийся с демонами шайтан, – сказал Нуржан выходя
из юрты.

57-й эпизод

Через несколько дней. Одна из служанов Нуржана, поставив перед Биржаном чашку с мясом собирается кормить его. В это время мимо проходил Нуржан. Биржан сквозь решетку видит подошвы его сапог. Когда он проходил перед дверью Биржан негромко окликнул его.

– Агеке!

Нуржан остановился, но даже не посмотрел на Биржана.

— Агеке, зачем кормить привязанную собаку казы и карта, –
сказал Биржан. – Раз ты посадил меня на цепь, то изволь подать
помои.

— Если не заткнешься, то и помои отведаешь, – сказал Нуржан.

Смачно сплюнув, тяжелыми шагами направился к своей юрте. Биржан подобрав ноги, пнул и опрокинул чашку с мясом.

58-й эпизод

Летовка. Двенадцатистворчатая юрта Жанботы. На почетном месте сидит сам Жанбота. По правую руку сидит Нуржан, по левую сидит Жубай.

– Эй, Жанбота, – говорит Жубай. – Я пришел судиться. Вот он – мой ответчик. – Он пальцем указывает на Нуржана. – Я пришел к тебе. Справедливости требую я.

— Эй, Жубай, с какой стати ты хочешь судиться со мной, –
сказал Нуржан. – Биржан мой родной брат. Какое ты имеешь право
вмешиваться в семейные дела чужого дома. Если мало тяжб и
споров, то давай по каждой битой чашке будем обращаться к
волостному, а то и к уездному начальнику.

— Прекратите, – сказал Жанбота. – Прошу, ради меня.

— Эй, Жанбота, что ты мямлишь, – сказал Жубай. – Вежливый
бий не решает споров. Скажи свое веское слово. Мы же пришли к
тебе за мудрым советом. Я не говорю про то, как байские псы
избили салов и серы. Вон они, лежат все избитые, полумертвые.
Мой спор касается только Биржана. Он его связал, здорового
человека и утверждает, что Биржан сумасшедший. Короче, я
забираю его к себе. Ты никогда не дорожил Биржаном, и не будешь
дорожить. Я его забираю.

— Эй, Жубай, зачем тебе садиться на коня, бахвалиться и
растягивать стремена. Ты ведь вчерашний Жубай – скоморох, –
съязвил Нуржан.

— Я скоморохом был из-за любви народной, – ответил Жубай. –
А вот ты, бай владелец неисчислимых табунов, у тебя нет и
половины моей славы, – сказал Жубай. – Из-за твоего своеволия я не
могу бросить Биржана.

— Ну и как ты его заберешь? – спросил Нуржан.

— Если добром отдашь – возьму из твоих рук, если добром не
хочешь, отберу – ответил Жубай.

– Прекратите, прекратите, – вмешался Жанбота, подняв обе
руки. – Прошу. Один только раз. Ради меня. Давайте, привезем сюда
Биржана. Пускай он сам решает свою судьбу.

— Скажи, где ты хочешь сразиться со мной, – сказал Нуржан.

— У твоего аула, – ответил Жубай, вставая на колени.
Нуржан тоже встал на колени.

— Ну, что же. Что мы сидим. Вставай.

— Поехали! – сказал Жубай.

Вскочив, они устремились к двери. Жанбота, положив на дастархан правую руку лег ничком. Но никто из них не обернулся.

59-й эпизод

Триста человек во главе с Жубаем едут в набег на аул Нуржана. Вооружены соилами и плетками. В восьми километрах от аула Нуржана происходит схватка. У Нуржана маловато людей. Они терпят поражение. К полдню джигиты Жубая расправившись с Нуржаном приезжают в аул. Подъезжают к юрте, где лежит Биржан. Увидев связанного Биржана все опускают головы.

– Ничего не трогать! – приказал Жубай. – Потом споров не
оберешься.

Спрыгнув с коня он подошел и обнял связанного Биржана. На глазах его заблестели слезы.

– И они унизили тебя, – сказал он дрогнувшим голосом. Торопливо начал развязывать волосяную веревку. Но узел не поддавался. Вдруг в самом конце конной шеренги началось какое-то движение. Потом джигиты как по команде расступились. Это был Нуржан. В руках он держал берданку. Патронташ был полон патронов. Рядом с ним ехало десять джигитов. И у всех были ружья, и все были опоясаны патронташами. Вооруженные соилами и плетками джигиты Жубая, увидев ружья, опустили головы. Нуржан на своем саврасом медленным шагом подъехал к юрте, навёл на Жубая ружье.

– Эй, Жубай! Отойди от него!

Жубай возившийся с веревками удивленно поднял голову.

– Отойди говорю от него! – крикнул Нуржан. – Пропал ты
Жубай! Ты мертвец! Двинешься, пристрелю! И людей ваших
перестреляем!

Жубай растерянно посмотрел на Биржана.

– Ладно, Жубай, – сказал Биржан устало. – Брось меня.
Спасибо тебе за все.

Жубай обуреваемый разноречивыми чувствами сидел и держал веревку. Нуржан выстрелил поверх юрты. От ужасного грохота кони встали дыбом. Пока Нуржан перезаряжал, джигиты стояли прицелившись в людей Жубая. У Жубая опустились руки. Он понял, что Нуржан ни перед чем не остановится. Он был растерян и бледен.

– Я сказал отойди от него! – прохрипел Нуржан. Он
прицелился в Жубая. – Все. Мы квиты. Теперь уходите.
Предупреждаю Жубай, умоетесь кровью!

– Спасибо за все, Жубай, – сказал вдруг Биржан с
заблестевшими глазами. – Это не веревки на моих руках, это оковы
на сердце невежды. Ты не сможешь их снять. Положись на бога и
иди.

Оглушенный Жубай медленно поднялся с места.

– Помолись за меня, – сказал Биржан. – Пой мои песни. И
пусть это будет твоей молитвой за меня.

Жубай слегка запнувшись переступил через порог. Медленно подошел к коню и прижал пылающее лицо к седлу. Так он стоял некоторое время. Потом сев в седло медленным шагом поехал из аула, часто – часто оглядываясь назад.

Джигиты Жубая последовали за ним.

60-й эпизод

Ночь. Все спят. Байкенже сквозь пелену сна слышит какие-то стоны.

— Байкенже… Байкенже… Байкенже, – зовет кто-то.
Наконец Байкенже просыпается.

— Что такое? – бормочет он протирая глаза.

— Байкенже… Байкенже.

— Биржан ага? – спрашивает удивленно Байкенже.

Вскочив с места он бежит в юрту Биржана. Когда он заходит, связанный Биржан поднимает голову. В угасающих глазах его появляется радость.

– Байкенже, иди сюда… садись, – говорит он слабым голосом.
Байкенже устраивается поудобнее.

– Байкенже… – сказал Биржан задыхаясь. – Знай, кроме тебя у
меня никого нет. Не на кого надеятся. И вот, теперь моя последняя
просьба. Выполнишь её.

Байкенже опустил голову.

– Я сочинил песню, – сказал Биржан. – Прошу, разучи её.
Потом, когда-нибудь поедешь к салам и серы, и передашь от меня
привет. И передай им эту песню.

Биржан хрипловатым голосом спел песню «Темиртас». Потом закрыл глаза и лежал некоторое время задыхаясь.

– Теперь повтори то, что слышал, – сказал он продолжая
лежать с закрытыми глазами.

Байкенже всхлипнул.

– Не плачь, – слабым голосам прицыкнул Биржан. – Лучше
разучи. Ну, спой.

Байкенже дрожащим от слез голосом спел один куплет.

– Дальше. Еще пой, – сказал Биржан.

Байкенже закрыв глаза руками, пытался унять свои рыдания. Но слезы выдавали его. Он весь дрожал как осенний лист.

— Ну что ты плачешь, – сказал Биржан с досадой. – А ну, пой.
Байкенже плача спел все куплеты.

— Хорошо, – сказал Биржан, не открывая глаз.
Долго он лежал, не говоря ни слова.

– Хорошо, – повторил он потом. – Теперь повторим. А ну, еще
раз.

Байкенже окрепшим голосом спел все куплеты. Биржан открыл глаза. В глазах, будто присыпанных пеплом, было чувство благодарности.

– Благодарю бога, пославшего тебя мне, – сказал он с доброй
улыбкой. – Не забывай эту песню. Повторяй её снова и снова. На
твоей совести.

61-й эпизод

Биржан бредит.

– Ооо…ооо…Нуржан, ты слишишь меня… Нуржан… помнишь, когда отец… избивал меня… ты подставил свою спину… Помнишь, еще в детстве…

Мертвая тишина стояла над аулом. Все, затаив дыхание, слушали предсмертную исповедь Биржана.

– О, девы мои… кто теперь… будет гладить ваши шелковые волосы… Аксеркеш… мой верный друг… кто теперь будет холить тебя… кто огладит твою челку… Слышишь меня, Нуржан… Ооо… ооо… Слышишь меня…

Нуржан склонил голову.

Слышу, мой родной, – прошептал он.

– Ооо… ооо… родная земля… мои озера… горы и реки… Мой народ… подаривший мне неисчислимые радости… Прощайте, други мои.

Две мутные слезы скатились по щеке Нуржана.

62-й эпизод

Биржан очнулся только на миг. Мир стал каким-то серым. Солнце превратилось в огромное черное пятно. Потом снова провал в черную бездну. И будто какой-то другой мир, другая реальность открылись ему. Безлюдное джайляу. Стоят только створки юрт, не покрытые кошмой. Через створки дует ветер и покачивает шанраки, держащиеся только на нескольких ууках. Прямо перед дверями стоит Койбас Ана на коне. На поводу у ней второй конь.

– Я пришла за тобой, Биржан, – говорит Койбас Ана. – Я
пришла забрать тебя.

Удивленный Биржан смотрит по сторонам.

– Вот это и есть моя жизнь? Неужели на этом конец? Неужели
выпало мне отъезжать от юрты даже не покрытой туырлыком?

– Юрта без туырлыка – твоя несчастная жизнь, – говорит
грустно Койбас Ана.

– Койбас Ана, – говорит Биржан, шагнув вперед. – Жил ли я,
или все что я прожил, приснилось мне?

– Это твой сон, – говорит Койбас Ана. Выдуманный,
иллюзорный мир. Теперь ты проснешься к настоящей жизни.
Садись на коня, Биржан.

Биржан сел на коня и оглянулся. Холодный, пронизывающий ветер овевал печальную серую степь. Она будто прощалось, и прогоняла его, торопила с уходом. Степь стала чуждой ему. Койбас Ана тронула поводья. Двое в безмерной тоске покидали этот мир. Потом они слились с солнцем.

63-й эпизод

Весь аул оплакивал смерть Биржана. Перед юртой стоят родственники во главе с Нуржаном и опершись о палки плачут.

Байкенже входит в юрту и подходит к Биржану. Веревки развязаны. Серы подготовлен к последнему омовению. Байкенже подходит к Биржану и став на колени долго смотрит в его лицо. Потом встает и выходит на улицу. Долгим взглядом смотрит в лицо рыдающего Нуржана. Медленным шагом идет из аула. Долго бредёт по степи, наконец, оказавшись в безлюдном месте падает навзничь в густую траву.

64-й эпизод

С тех пор прошло сорок с лишним лет. Нестерпимая, июльская жара. Небольшой караван сворачивает в аул возле дороги переждать жару. Одна девушка и двое молодых джигитов. Старая женщина на верблюде и пожилой коновод – помощник. Судя по одежде из зажиточных семей. Коновод, пройдя к юртам, объяснился с хозяевами. Потом выйдя на улицу дал знак сходить с коней.

– Сюда, пожалуйста, – сказала хозяйка, показывая гостевую
юрту. – Проходите. Скоро чай будет готов.

— Благослови тебя бог, – сказал старая женщина. Сняв кожаные
калоши прошла на тор. Мужчина, свежевавший баранью тушу,
увидев старую женщину опешил.

— О, Аллах, – сказал он, покачивая головой. Потом уставился
невидящим взглядом на гору мяса перед собой. Подошла жена с
чайником для мытья кишок.

— Что с тобой? – удивленно спросила она мужа.

– Жанат, эй, Жанат, иди – ка сюда, – крикнул мужчина.
Подбежал юноша лет шестнадцати.

— Что, куке.

— На вот, разделай мясо, – сказал мужчина и подставил руку
под чайник. – Наливай – ка.

Хорошенько намылив руки, смыл жир и кровь, неторопливо обсушил полотенцем. Потом поправив старенький борик на голове подошел к гостевой юрте. Протянув руку к двери, нерешительно остановился. Жена смотрела на мужа.

– Что с отцом? – спросила она сына.
Жанат передернул плечами.

– Эй, что с тобой? – спросила жена. – Не входи туда. Гости
отдыхают.

Мужчина отвернулся. Внезапно на глаза его навернулись слезы. Постояв, мужчина вытер слезы ладонью и решительно вошел в юрту.

– Здравствуйте, байбише.

— Да благословит тебя бог, – сказала старая женщина.
Кровь бросилась в лицо мужчины.

— Здравствуй, Ляйлим.

Старая женщина вздрогнула. Пристально вглядевшись она узнала мужчину.

– Боже мой… боже мой… не Байкенже ли ты?

Скрипя костями поднялась с места и пошла с вытянутыми руками навстречу Байкенже.

– Здравствуй, моя золотая Ляйлим, – сказал растроганно
Байкенже обнимая старую женщину. – Здравствуй, святая моя.

Они застыли обнявшись.

— Диву даюсь, – сказал пожилой коновод. – Видать сорок лет не
виделись.

— Да, вы правы, – сказал Байкенже. – Сорок не сорок, а для
знающего человека прошел целый век.

—

65-й эпизод

Ляйлим и Байкенже одни. На глазах Байкенже слезы.

— Не надо, Байкенже, не плачь. Если ты – мужчина, плачешь,
то каково нам — женщинам, – сказала Ляйлим.

— Да, разве я по прихоти своей плачу, – сказал Байкенже,
улыбаясь сквозь слезы. — Я оплакивал твою ушедшую молодость. Я
оплакивал то золотое время, ушедшее от нас.

— Ты сейчас и меня заставишь плакать, – сказала Ляйлим. —
Прошу тебя не надо. Не береди старую рану.

– А Биржан. Каков он был, Биржан, помнишь, – сказал
Байкенже и с укоризной покачал головой. – Или все забыла.

– Как я могу забыть это, – сказала Ляйлим, горько вздохнув. –
Если и был луч света в моей жизни, так это Биржан. Но богу не
было угодно, чтобы мы соединились. Но все равно, я благодарю
всевышнего за эти страдания и сладкие муки.

Оба замолчали.

– Когда молотят пшеницу, полова улетает по ветру и на ток
падает тяжелое зерно. Биржан был таким золотым семенем, – сказал
Байкенже.

Ляйлим кивнула головой.

– Он был человеком далекого пути, – сказал Байкенже. – С
высокой горы он огнем, пламенем сердца указал путь своему
народу.

Оба снова замолчали.

– Я долго думал потом, – сказал Байкенже. – Не каждому дано
идти своим путем. Биржан шел своим путем. Он был избранный
богом человек. И мы, молодежь пошли за ним.

— Я спустя сорок лет увидел тебя снова. Я растроган и
взволнован этой встречей. Мои слова – это драгоценные слова,
которые я хранил в глубине сердца, и говорю только тебе, – сказал
Байкенже. – Мы ведь сверстники, люди одной эпохи. Давай сегодня
говорить только о Биржане. Пусть дух его возрадуется.

— Жантелим, скажи, как это было, – сказала взгрустнувшая Ляйлим, – Говорят, он мучился перед смертью. Ты ведь до конца был рядом с ним. Расскажи.

— Он не склонил своей головы, – сказал Байкенже. – Он пел
песни до самой своей смерти. Из этого можешь судить, как он гордо
умирал.

— В народе поют одну его песню, – сказала Ляйлим. – Говорят
он сочинил её перед смертью.

— Да. Это «Темиртас». Так называется эта песня, – ответил
Байкенже.

И вдруг, будто стены юрты запели последнюю песню Биржана. Перед молчаливыми взорами Ляйлим и Байкенже снова воскресли картины прошлого. Вот салы и серы приехали в аул Кольбая и события того вечера. Волшебные ночи Коянды и прогулки Биржана и Ляйлим. Вот бьют плетками растянутого на кольях Байкенже, и Ляйлим не смея подойти к нему выглядывает из щелки между кошмами и створкой. Последнее свидание и объяснение Ляйлим и Биржана. Вот Ляйлим, бросив поводья, с плачем скачет в ночи, и Мамай гонится за ней. И много других щемящих воспоминаний безвозвратно ушедшей жизни.

66-й эпизод

Вечерело. Путники стали собираться.

— Я провожу вас, – сказал Байкенже. Подсадив Ляйлим, он взял
верблюда за поводья и повел из аула. Ехали на запад, где тонуло на
горизонте кроваво – красное солнце. Ляйлим с доброй улыбкой
взглядывала на Байкенже.

— Байкенже, – промолвила она наконец. – Ты много отъехал от
аула. Сядь на коня.

Байкенже ничего не ответил. Юноши удивленные его поведением переглянулись с улыбкой. Только пожилой коновод резко махнул рукой, давая юношам знак не смеяться. На лице его было безмерное уважение к чистым, святым отношениям Ляйлим и Байкенже. Настала ночь. Луна ярко светила. Байкенже слегка прихрамывая все вёл верблюда.

— Байкенже, – сказала Ляйлим. – Ты устал, наверное. Садись на коня.

— Нет Ляйлим, – сказал Байкенже, кашлянув и прочистив горло.
– Я доведу тебя до твоего аула.

Тихая, волшебная ночь. Над спящей степью звучит неземная музыка. Небольшой караван идет все дальше и дальше.

Конец фильма