Серикбол Кондыбай. Мифология предказахов. Книга четвертая. Десятый раздел
Перевод Зиры Наурзбаевой
Примеры слова «еңт». Энкиду
Приводя ранее примеры древних понятий, произошедших от означающей точку пересечения праформы «еңт / енгт» или «аңт / ангт», я упоминал и о других производных от этой праформы понятиях. В качестве еще одного примера можно привести сохранившиеся в шумерском мифе образ и имя Энкиду. Об Энкиду – одном из главных героев шумерского эпоса «Гильгамеш» – сказано немало. Я тоже хотел бы высказать несколько слов о эпической природе и смысле имени этого персонажа.
Сначала хотелось бы предложить вниманию читателя свои мысли касательно этимологии имени Энкиду. В ходе анализа шумерского ономастикона, наряду с другими примерами мы попробовали рассмотреть первоначальный, гиперборейский (прототюркский) вариант звучания имен Энки и Эреду.
Энки – Енг – Ең
Эреду – Ерд
Шумерский язык по-новому разделил на слоги слова предшествовавшего ему языка путем увеличения количества гласных звуков. Опираясь на эту выявленную закономерность, удалим из слова «Энкиду» гласные звуки, которые вероятно возникли лишь во времена бытования шумерского языка, и попробуем реконструировать вариант озвучания слова в первоначальном языке – «Ен(г)д» – «Еңд». Звук «е» здесь также не первоначальный, я использую его лишь для легкости произнесения слова, а звук «д» может превращаться в твердое «т». Итак, первоначальное имя Энкиду – «Еңд» или «Еңт». Это – праформа – название точки пересечения, поэтому мы можем показать положение Энкиду в знаке абак или в знаке шогым.
Словесная основа праформы «еңт» – «Ең / енг». Это – праформа – название окружности и прототюркский оригинал имени шумерского божества Энки. Таким образом, если Энки – окружность, то Энкиду – название точки в центре окружности. Схематически это можно показать так:
Отсюда следует, что мифологическая природа Энкиду неким образом связана с Энки, хотя связь эта и не отразилась в сохранившихся до нашего времени текстах. Судя по расположению в знаке, прототюркский Ент (Энкиду) представлял первоначальный вариант, состояние Енг (Энки). Шумерский Энкиду – дикарь, Энки – демиург, культурный герой. Вероятно, соотношение двух имен, двух образов здесь упирается в переход от дикости к цивилизации.
Проблема клятвы «ант». Один из вариантов представляющей прототюркское имя Энкиду праформы «Еңт» – «Аңт». В этом слове можно увидеть хорошо известное понятие «ант» – клятва. Поэтому есть основания рассмотреть образ Энкиду в контексте этого понятия. Если говорить об эпическом Энкиду, в данном аспекте для нас важна дружба Энкиду и Гильгамеша, верность Энкиду этой дружбе. Коротко перескажем события эпоса…
Житель города Урук Гильгамеш выходит на схватку с выросшим в степи, поросшим шерстью великаном Энкиду и побеждает его. Энкиду, никогда раньше не видевший героя, способного противостоять ему, восхищается силой Гильгамеша и предлагает свою дружбу. Так они подружились, выражаясь по-казахски «два батыра, обнажив грудь, обнялись и дали клятву вечной дружбы» (соприкосновение обнаженной грудью – элемент ритуала братания, превращения в «анда» – Пер.). Два друга вместе убили лесное чудовище Хумбабу, затем посланного небесным божеством быка. За это боги решили наказать двух героев, но по неизвестным причинам Гильгамеш должен остаться в живых, а Энкиду – умереть. Так и случилось. Горюя о друге, Гильгамеш отправился искать вечную жизнь, нашел дарующее бессмертие средство, но не сумел им воспользоваться.
Сопряженность идеи вечной дружбы или преданности клятве с именем Энкиду – стержень нашей темы. Энкиду умирает за своего друга Гильгамеша, умирает вместо него (ведь небесного быка убил не Энкиду, а Гильгамеш). Самопожертвование ради друга – мотив, достойный отдельного разговора. Но я не знаю источника возникновения этого мотива, поэтому рассматриваю его здесь лишь в качестве конкретного факта.
«Ант» – клятва, присяга, обещание выполнить некое дело. Это – современное значение слова. Можно предположить, что древнее значение было гораздо конкретнее современного.
Клятва «ант»
В казахском языке есть слова «ант», «анттық», «ант-су ішу» (поклясться, букв. «выпить воду клятвы». – Пер.), отсюда выражения «ант ұрсын» (букв. «пусть ударит, накажет клятва» (в случае ее нарушения). – Пер.), «антұрған» (букв. «наказанный клятвой». – Пер.).
«Ант» – обещание мужчины выполнить дело во что бы то ни стало, синоним слов «уәде» (уағда), «серт», в русском языке ему соответствуют слова «клятва», «присяга», «обещание». Слово это сохраняет устойчивость своего смысла и формы на протяжении уже тысячи лет. В словаре М. Кашгари оно приводится в форме «анд», «анд-су», «андық», «қасым». В этом словаре также приводятся выражения «аңғарды», «андғарды» – в значении «ант ішкізді» (заставил поклясться, привел к присяге), «андықты» – «ант берді», «ант ішті» (дал клятву, «выпил клятву»), «аңдық» – «қасым іш».
Исходя из существования выражений «ант ішу», «қасым ішу», можно сделать вывод, что: а) во время ритуала принесения клятвы, чтобы закрепить ее, выпивался некий священный напиток; б) «ант» – название этого напитка; в) «ант» – сосуд, в который наливалась священная жидкость, и который также считался священным. Сейчас мы лишь приблизительно знаем форму этой церемонии, появившуюся в результате процессов примитивизации, профанизации, обесценивания слова. Обычно «ант ішу» означает после принесения клятвы выпить воду, над которой мулла прочитал молитву. Но это всего лишь обычай эпохи, когда тысячелетняя казахская воинско-рыцарская традиция была утрачена, а «батырами» стали называться необузданные великовозрастные «шалунов», «бесстрашно» вступающие в любую драку. Нетрудно понять, что значение выражения, зафиксированного в письменном памятнике тысячелетней давности, прежде, в древние и древнейшие периоды истории было другим, имело особенное мифо-идеологическое содержание. Исходный смысл, хотя бы приблизительный, может быть реконструирован лишь путем лингвистического анализа.
Есть еще одно устойчивое словосочетание, включащее слово «ішу» – пить: «атау ішу» или «атау-кере ішу». Оно означает последнюю пищу, трапезу, даваемую умирающему человеку или человеку, приговоренному к смерти. Вероятно, слово «кере» – персидское, а «атау» – его тюркский аналог (в современном языке имеет значение «название, наименование, назвать» от «ат» – «имя» – Пер).. «Атау ішу» – понятие, связанное прежде всего со смертью, на мифологическом уровне – с потусторонним миром. Отсюда возникает необходимость рассмотреть происхождение слова «атау» в связи с понятием «потусторонний мир, мир иной». Предварительно рассмотрим параллельные примеры.
Праформа слова «ант» – «аңт / ангт», что дает возможность «прочесть» слово через знак:
«Аңт» (ант) – название точки центра, то есть слово «ант» может быть и названием символизируемых точкой центра Света (Нур), Божественного могущества, Изначальной Традиции, духовного центра, а также истока, источника. В этом смысле:
– Ант – источник Света
– Ант – Изначальная Традиция
– Ант – Духовный центр
– Ант – источник Божественного могущества
Таким образом, слово «ант», действительно, может означать некую сакральную жидкость, овеществление Божественного могущества, доктрины Изначальной Традиции в виде жидкости (источника, родника). Смысл слова «ант ішкізу» становится понятным в этом контексте.
Еще одна форма изменения праформы «аңт» – «айт», от этого варианта возникли понятия «айту» (говорить), «айтылу» (произноситься). Сопрягая это значение с предыдущим (священная жидкость), можно вывести следующее условнее определение. Ант – овеществление в виде жидкости сакрального (божественного) слова.
Из словаря Махмуда Кашгари становится ясно, что слово «ан» в языке карахан-огузских тюрков 11 века соответствует современному казахскому слову «ол» (местоимение третьего лица «он», «она»), т.е. «аны», «аның» соответствует казахскому «оны», «оның» (его, ее). Грамматическая форма слова «ан», отвечающая на вопрос «где, куда?», «анда» (там) сохранилась в современном казахском языке наряду с выражениями «ана жақта» (в той стороне), «анау», «анаусы» (то, тот), «ана тұрған» (стоящий вон там), «ана жерде» (вон в том месте). Это – слово-реликт. Подводя итоги, основное значение слова «ан» – «он, она», оно представляет название круга, края, границы, мифологическое значение – «тот мир, потусторонний мир». Таким образом, это слово, также как и выражение «атау ішу» связано со смертью, миром иным.
Как представляется, слово «ант» (исходя из его места в знаке и значения слова «анда» – «там») также сопряжено с мифологическим значением «тот мир, мир предков, мир мертвых». Вероятно, принося клятву («ант ету»), воин, в первую очередь, давал слово от имени духов умерших предков или обращал свое слово к ним, скрепляя сказанное испитием жидкости, имевшей сакральный характер (вода, кровь, кумыс или молоко, вино?). Можно предположить и существование представления о священной чаше.
Сохранились сведения о заключении договора, принесении клятвы между хунну и китайцами в 50-х гг. до н.э. Они договорились: «Кто первым нарушит договор, того пусть покарает гнев неба, его потомков поразит сакральная сила клятвы». Событие происходило так: «Тенгрикут, его советники и китайские послы и полководцы поднялись на гору Хунну, к восточному берегу реки Но, принесли в жертву белого коня. Тенгрикут взял походную саблю (для хунну походная сабля была самым священным оружием) и опустил ее кончик в вино. Это было «вино клятвы», налитое в чашу из черепа царя жужаней, убитого некогда тенгрикутом Лаушаном, собравшиеся поочередно испили из этой чаши».
Геродот описывает церемонию принесения клятвы у скифов: «Все договоры о дружбе, освященные клятвой, у скифов совершаются так. В большую глиняную чашу наливают вино, смешанное с кровью участников договора (для этого делают укол шилом на коже или маленький надрез ножом). Затем в чашу погружают меч, стрелы, секиру и копье. После этого обряда произносят длинные заклинания, а затем как самим участники договора, так и наиболее уважаемые из присутствующих пьют из этой чаши». Вино клятвы и чаша в этих двух исторических эпизодах представляют традиционное воплощение священного слова. Вероятно, опущенная в это вино сабля являлась гарантом клятвы.
Похоже, что «вода клятвы» также понималась как «кровь первочеловека» и «молоко первоматери». Выпив эту воду (напиток), люди считали себя «единокровными родичами», позднее это представление усложнилось обычаем смешивать и выпивать кровь конкретных людей.
В словаре Махмута Кашгари приводится пример к слову «ант»: принося клятву, воин держит поперек тела обнаженную саблю и говорит «бұ көк кірсін, қызыл шықсын» («пусть это войдет синим, а выйдет красным») (МК 1-419), что означает «если нарушу эту клятву, пусть сабля вонзится в мою грудь, и прольется моя красная кровь». Возможно, что существует преемственность между этим действием (когда саблю держат обнаженным клинком к себе) и казахским выражением «ант аттау» (переступить через клятву) и «ант аттамау» (не переступить через клятву). (Реконструируемое значение: «нарушить клятву» – это значит «переступить через саблю, которую держат поперек во время принесения клятвы». Вероятно, существовал запрет переступать через саблю или меч).
Побратимы «анда»
Со словом «ант» связано и понятие «анда», «андас болу» (стать побратимами), встречающееся в исторических документах и легендах. Обычно попытки исследовать происхождение слова «анда» и соответствующего ритуала резко пресекаются отсылкой к монгольскому языку и культуре. Понятно, что термин и ритуал не могут быть только монгольскими. Это пример, когда древнетюркское или прототюркское слово и понятие стали известны другим культурам в монгольскую эпоху, а потому были восприняты как монгольские.
«Андас болу» – это клятва, договор двух мужчин, двух воинов, силы которых оказались равны, о вечной дружбе и братстве. Побывавший среди кочевых кипчаков еврейский торговец Рави Петахье оставил сведения о ритуале братания: кровь двух мужчин наливается в одну чашу, и они вместе пьют из нее («… об обряде побратимства, заключающемся в совместном испитии смешанной крови из одной чаши…»). После совершения такого ритуала два воина становились «анда», «андас» по отношению друг к другу – верными друзьями до самой смерти, помогающими друг другу.
В казахском эпосе можно найти примеры сохранения этого обычая среди кочевников до последнего времени. Но здесь вместо слова «анда» используются понятия мусульманского времени «ақиреттік дос болу», «қияметтік дос болу» (стать друзьями Судного дня, стать друзьями Конца времен). Таким образом, с мусульманизацией казахов слово «анда» было заменено арабскими словами «ақирет» (Конец времени) и «қиямет» (Судный день). Например, в эпическом цикле «Сорок крымских батыров» есть четыре сюжета о такой «дружбе Судного дня».
1. Аншыбай и его противник Аюбай.
2. Нурадин и его противник Шаппазхан.
3. Едиге и Ангысын обнялись и поклялись в дружбе Судного дня. Ангысын – батыр, принадлежавший к враждебной Едиге группе и присоединившийся к Едиге.
4. Батыр Бегис делает друзьями Судного дня своего сына Когиса и сына своего товарища Тегиса.
Умение простить врага, признавшего свое поражение, и стать другом с противником, выразившим намерение о дружбе, – одна из черт рыцарской культуры («серілік салты»).
«Ақирет» и «қиямет-қайым» – чисто мусульманские понятия, выражающие время до конца времен (ақыр заман) и после него, т.е. речь идет о братстве не однодневном или ограничивающемся «этим» (земным) миром, а о вечной дружбе, дружбе в двух мирах – этом и ином. Поскольку во время ритуала такого братания произносилось имя Аллаха Всемогущего, клятва обычно не нарушалась. Можно с уверенностью сказать, что такой же ритуал братания до распространения ислама среди кочевников назывался «анда», «андас болу».
Таким образом, «андас болу» означает вечную дружбу, дружбу в двух мирах – этом и ином. Такая дружба встречалась редко, т.к. она предполагала большую ответственность и обязанности. Совсем не случайно лейтмотивом этого ритуала была идея принятия обязательств, действительных в обоих мирах. Можно предположить связь церемонии братания с ритуалом, порожденным древними мифологическими представлениями и с ритуальной магией.
Содержание, вкладываемое в понятие «анда», позволяет утверждать, что «Ант (Анд)» или «Анта (Анда») – это не просто слово, а имя мифологического персонажа или неперсонифицируемое абстрактное понятие прототюркской мифологии, забытое уже в древнетюркский период.
Вероятно, «Ант» в прототюркской мифологии – «потустороннее» понятие, прямо сопрягающееся с представлениями о владыке мира иного, хозяине мира мертвых, духе предков в мире ином. В парадигме Изначальной традиции Ант – центр (пуп) мира, символ глубинного начала, истока; «испивший ант» человек как бы возвращается к Изначальной традиции, первоначальному состоянию.
По моему предположению, прототюркские воины призывали имя божества Ант, давали ему клятву (ант) и совершали (неизвестный нам) ритуал. В древнетюркской мифологии образ по имени Ант был забыт, осталось лишь понятие.
Если исходить из предположения о персонификации понятия Ант в древних мифологических представлениях, его образ можно сравнить с среднеазиатским образом Митры. «… Митра имел узкое назначение. Так как в древние времена война была постоянным занятием, которое изредка прерывалось периодами мира, то мир скреплялся клятвой. Во время войны обман и всякого рода дезинформация противника считались разрешенными – на то и война, не будь лопухом, – а вот клятву надо беречь, и раз мир заключен, то, значит, извините, никого обманывать и убивать нельзя. А так как клятвы, случалось, нарушали и в те времена, то Митра получил узкую специализацию – охранять клятвы и наказывать клятвопреступников, т.е. он боролся против предателей. И дело это было весьма актуальным по тем временам, да и для поздних времен тоже… Уж очень важно было иметь гарантию спокойного существования, подтвержденного договором, и знать, что договор будет соблюдаться. Митра не требовал специального поклонения, он был «для верных и неверных». Он охранял любые клятвы, наказывал любых клятвопреступников». Такие же свойства и функции, вероятно, были свойственны прототюркскому Анту, т.е. Ант – персонификация клятвы, присяги, зарока, ее гарант и свидетель, одним словом говоря, ее божество. Более того, предполагаю, что образ прототюркского Анта повлиял на характер индоиранского образа Митры (этот процесс происходил во 2 тыс. до н.э.).
Высказанные нами выше соображения по поводу имени и образа Энкиду, как представляется, имеют самое непосредственное отношение к казахским (тюркским) понятиям «ант», «анда», «андас». Сходство имени Энкиду («Еңд» или «Аңд») со словом «ант» («анд») очевидно. Можно было бы считать это сходство случайностью, но ведь кроме сходства слов есть и другие соответствия. Попробуем перечислить их.
1. Энкиду – шумерский символ побратимства, анда. Он жертвует собой ради друга.
2. Подобно тому, как в казахском эпосе два батыра – «наш» и «вражеский» –становятся друзьями-анда лишь после единоборства, Гильгамеш и Энкиду представляют два мира (один – представитель цивилизации, городской культуры, другой – символ степи, дикости), примирение которых, как кажется постороннему взгляду, невозможно. Но после схватки они приходят к соглашению, братаются. Как видите, здесь казахско-шумерское сходство может быть названо абсолютным.
3. В сюжете об Энкиду и Гильгамеше выразилась проблема «смерти и бессмертия», «вечной жизни», «двух миров». Эта проблематика шумерского эпоса близка мусульманским понятиям «ақирет», «қиямет», да и первоначальное значение слова «ант» связано с «миром иным».
Сходство и слова, и функций не может быть случайным. Учитывая существование и других шумеро-тюркских соответствий, можно с уверенностью утверждать, что это сходство является закономерным, отражает реальную историческую преемственность.
Аяксы – Эанты – Анты
Аяксы – общее имя двух неразлучных друзей-тезок в греческой мифологии. Первый Аякс (его называли «большим Аяксом») – сын саламинского царя Теламона, второй («меньший Аякс») – сын локридского царя Оилея. По просьбе отца, Большого Аякса Геракл завернул в шкуру убитого им Немейского льва и попросил у Зевса для мальчика бесстрашия и непобедимости льва. Аякс вырос огромным и могучим. Меньшой Аякс, несмотря на небольшой свой рост, также был прославленным воином. В этих образах есть аспект, интересный в контексте рассматриваемой проблемы.
Во-первых, «звериные» черты в описании Большого Аякса напоминают Энкиду (он сравнивается с могучим быком, со львом).
Во-вторых, оба Аякса отличаются буйным нравом, непокорностью воле богов, в частности, Афины. Смерть обоих Аяксов наступает из-за гнева богини, что напоминает о божественном наказании Энкиду и Гильгамеша за убийство небесного быка.
В-третьих, и это самое главное, в греческой мифологии общее имя двух героев не Аякс (это вариант, ставший традиционным в русском языке), а – «Эант» или «Аянт». Это имя Эант (или Аянт) создано на основе праформы «аңт / ангт» или «еңт / енгт» и соответствует шумерскому имени Энкиду (в соответствии с заменой «й» < «ң / нг»). В контексте такого двойного сходства (образно-функционального и лексического) можно с уверенностью предполагать, что идея дружбы Эантов (Аяксов) и дружбы Энкиду и Гильгамеша имеет единый исток.
Исследователи предполагают, что друзья Эанты (Аянты или Аяксы) относятся к древнейшим мифологическим персонажам. Эти гордые и необузданные герои идут не только против воли людей, но и богов. Предполагается, что два очень близких друг другу по духу и отличающихся лишь внешне героя первоначально представляли целостный мифологический образ. Можно предположить тоже самое в отношении образов Гильгамеша и Энкиду.
Гильгамеш (по-шумерски Бильгамес) – историческая личность, пятый правитель первой правящей династии города Урука (27-26 вв. до н.э.). Энкиду же – дошумерский мифологический персонаж. Исследователи предполагают, что царь Гильгамеш после смерти стал изображаться как имеющий божественное происхождение. В процессе такого обожествления и мифологизации имя Гильгамеша стало именем друга Энкиду в древнем мифе о дружбе двух тезок Энкиду, в результате сформировалась мифологическая пара друзей Гильгамеш и Энкиду. То есть миф о Энкиду и Некто существовал и до исторического Гильгамеша, но с течением времени этот Некто был замещен Гильгамешем, древний миф превратился в миф о Гильгамеше и Энкиду.
Если один из Эантов спустился в мир мертвых, то и Энкиду оказался в подземном мире и остался там навсегда. Эанты отличаются диким необузданным нравом, мифологический эпос также изображает Гильгамеша как необузданного героя, не дающего покоя своим согражданам (это напоминает также сюжет о необузданности в детстве батыра, убивающего своих ровесников, отправляющегося затем искать своего отца или старшего брата). Если Одиссей встречается с одним из Эантов в царстве мертвых, Гильгамеш вызывает дух Энкиду для разговора.
Гильгамеш предстает судьей в потустороннем мире, вероятно, эта функция первоначально была свойственна не Гильгамешу, а тому Некто («второму» Энкиду, возможно, Энки), которого заместил Гильгамеш.
Итак, «дружба» таких героев, с одной стороны, и их связь с миром мертвых, с другой стороны, совместно породили идею «договора о дружбе». Хотя предказахи и не смогли, в отличие от шумеров и греков, сохранить миф о неразлучных друзьях, они сохранили слово «ант» («анд»), передающее эту идею. Можно также предположить, что именно такими неразлучными друзьями были реконструируемые через казахские сказки «ложные близнецы» (сводные братья, имеющие одну мать и разных отцов, считающиеся неотличимыми друг от друга, несмотря на разницу в возрасте). Наряду с этим, можно предположить, что герои записанной Ч. Валихановым сказки о дружбе мертвого и живого – друзья «в двух мирах» – представляют образ, паралелльный Энкиду и Гильгамешу, двум Эантам (Аяксам).
Аңғысын. Андыз
Если вернуться к казахским примерам… Присутствующие в эпосе «Едиге», никак не связанные между собой два сюжета, вероятно, первоначально были сопряжены друг с другом.
Согласно первому из них, когда хан Токтамыс замыслил убить новорожденного Едиге, Жылкыбай спрятал младенца, а вместо него отдал хану собственного сына, имя которого не называется. Это один из лучших примеров преданности определенной идее. Жылкыбай, видевший в младенце Едиге будущее добра и справедливости, их последнюю опору и надежду, пожертвовал ради Едиге самым дорогим для себя – собственным сыном (подобно тому как Авраам-Ибрагим готов был принести в жертву Богу собственного сына). Это событие можно сравнить с самопожертвованием Энкиду ради друга.
Согласно второму сюжету, визирь хана Токтамыса батыр Аңғысын перешел на сторону Едиге, побратался с ним, стал его другом в двух мирах. Можно предположить, что Ангысын, являющийся в более позднем, «ногайском» варианте эпоса второстепенным, эпизодическим персонажем, первоначально в фольклорном комплексе есен-казахской среды 14 века занимал особо значимое место. По нашему предположению, указанные два сюжета, располагающиеся в разных частях эпоса, первоначально были прямо связаны между собой. Согласно логике, имя мальчика, ставшего жертвой за Едиге, было Аңғысын.
«Аңғысын» или, может быть, «Аңдысын»? В цикле «Сорок крымских батыров» (эпос «Тегис, Когис») присутствует «калмык» по имени Андыз. Если считать это имя отголоском древнего булгаро-огузского фольклора, сохранившемся в 14 веке у мангистауских туркменов, тогда, по всей видимости, это имя имело и вариант «Андыр» (подобно тому, как слово «бекдуз» имело вариант «бекдур»). Самое главное, в тюркоязычном фольклорном наследии до 14 века существовал (мифологический?) образ по имени «Андыз» (Андыр).
Действительно, если мы обратимся к «Родословной тюрков» Абульгази, то обнаружим там имя «Энкеш», в определенной степени схожее с именами «Аңғысын», «Андыз», «Андыр».
Энкеш или, если туркменско-русский вариант произнесения имени привести к казахскому, «Еңкеш» или «Аңғыш» – имя отца бека Казана из рода салор. Имя деда по отцовской линии бека Казана в этой родословной указывается как «Эндер», по-казахски это имя звучало бы как «Ендір» или «Андыр». Мне кажется, сходство этих имен с именами крымского цикла не вызывает сомнений.
Возможно ли доказать, что имя Андыр (Эндер, Андыз) связано с древним понятием «ант» (анд)? Бесспорного доказательства у меня нет, но все же некоторые основания для такого вывода имеются. Во-первых, в традиционной культуре имя человека не выбирается случайно, оно всегда имеет некий смысл, во-вторых, имя, пусть и внешне, похоже на слово «анд».
Можно предположить, что и в основе имени батыра Аңшыбая, ставшего «другом в двух мирах» с Аюбаем, находится корень «анд» (аңшы» < «анджи» < «анд» или «аңшы» < «аңыш» < «ангыш» < «аңғыз»). Стоит также вспомнить, что слово «аю» (медведь) в имени «Аюбай» в прототюркском языке существовало в виде «аңғұқ» (аң(ғ)дұқ). Если же наш батыр по имени «Аң(ғ)дұқ» – «Аю» окажется прямым аналогом шумерского батыра Энкиду? Ничего удивительного в этом, на наш взгляд, нет. Внешний облик медведя хорошо известен, вспомним в связи с этим, что тело Энкиду поросло шерстью с головы до ног, и наша аналогия уже не покажется такой натянутой. Сопряженность имен Аңшыбай и Аюбай, т.е. Аңшы (охотник) и Аю (медведь), вероятно, сформированных на основе праформ «аң» (окружность) и «аңт» (точка пересечения), заставляет еще раз рассмотреть имена Едиге и Ангысына. Нетрудно заметить, что в основе имени Едиге, также как и имени Аңғысын, находится праформа «еңт» («еңт / енгт» > «еңд-іг» / «енгд-іг» > «ед-ік» > «едіге»). Эпический Едиге (названный нами «третьим» Едиге – С.К.) и исторический Едиге – две отдельные, независимые персоны, неизвестный автор, создавший эпос о историческом Едиге, использовал сюжет древнего мифа или легенды о другом, «третьем» Едиге (точнее, об образе, чье имя несколько схоже, рифмуется с именем исторического Едиге). События, происходившие между Аншыбаем и Аюбаем, Едиге и Ангысыном, – это сюжеты, основанные на изначальном, древнем архетипе, сохранившемся до 14-16 веков, с меняющейся фабулой. Этот архетипический сюжет возвращает нас к мифу о Энкиду и Гильгамеше:
Прототюркский архетип Ең Еңт
Шумерский вариант Энки Энкиду
Эллинский вариант Аякс (Эант) Аякс (Эант)
Первый казахский вариант Аюбай Аңшыбай
Второй казахский вариант Аңғысын Едиге
Другие примеры «друзей в двух мирах» в казахском эпосе также развились из этого архетипа, но в них связанные с первоначальным вариантом имена не сохранились. Приведенные в таблице пары имен, хотя и изменились, на первый взгляд, до неузнаваемости, на самом деле сохранили первоначальные праформы «аң / анг» (ең / енг») и «аңт / ангт» (еңт / енгт»).
В чем же смысл архетипа единоборства и дружбы Ең и Еңт (Энки и Энкиду)? Это пока остается неизвестным.
Идрис – еще одна персонификация клятвы
Ранее мы уже отмечали возможность того, что упоминаемое в Коране имя пророка Идриса (Ідіріс, библейский Енох) восходит к прототюркской праформе «ingt-ur» («ingtur» > «intr» > «idr» – «идрис»). Учитывая, что считающийся основателем суфийского направления в исламе Идрис / Ақнұқ (Енох) связан со знаком абак, мы не можем отказаться от этой своей гипотезы, хотя она и покажется кому-то надуманной. Принятый живым в рай Идрис также мог иметь рассматриваемую функцию «гаранта клятвы». Возможно, имя отца бека Казана Эндер (Ендір, Андыр, Індір) имеет общее происхождение с именем Идрис. Древним «авестийским» прототипом Казана является царь Хаошйангх, корни образа которого уходят в древнейшие времена. Этот образ сопрягается с образом Иншушинака, представлявшего в эламской мифологии: а) покровителя города Сузы, б) повелителя мира мертвых, в) гаранта клятвы и справедливости (вероятно, компонент «ин» в его имени первоначально имел форму «инт» – С.К.). Понятно, что и образ отца бека Казана Эндера не может быть простым.
Историко-временной контекст
Попробуем вышеупомянутые сходства ввести в единый историко-временной и географо-пространственный контекст.
Первоначальный образ – гиперборейский (прототюркский). Вероятное его имя, если дифтонг «нг» передать казахским «ң» – «Аңт» (Аңд) или «Еңт» (Еңд). Этот образ стал известен, самое позднее, в 6-5 тыс. до н.э. Регион распространения – Юго-Восточный Кавказ (Азербайджан).
В связи с распространением этого образа и имени, гиперборейской традиции вообще (с миграцией этнического субстрата), сформировались местные (региональные, этнические) варианты образа.
Первый маршрут – направление «эл» (эллинское). С Кавказа в Трою (Иллион), оттуда в Европу, где происходит распад на две ветви – греческую (эллинскую, эоловскую, эльскую) и этрусскую. Во времени этот процесс растянулся с 4 (5) тыс. до н.э. до 2-1 тыс. до н.э. В результате гиперборейское имя «Аңт» (Аңд) или «Еңт» (Еңд) в греческой мифологии предстало как «Аид» (Гадес), а в этрусской – «Айта» (Ента, Энту), было дополнено новыми, местными деталями.
Второй маршрут остался в пределах Кавказа. Гиперборейское имя «Аңт» (Аңд) или «Еңт» (Еңд) сохранилось в чечено-ингушской мифологии в виде «Ел», «Ел-да», «Ел-та», в абхазской мифологии – «Айтар».
Уточнение. Образ и имя Ээта в греческом мифе об аргонавтах, вероятно, попало к грекам другим путем, нежели образ и имя «Аид». Имя «Эант» могло быть заимствованотретьим путем.
Третий маршрут – «тюркское» направление. Поскольку мифология тюркских народов не сохранилась в чистом виде, мы можем лишь догадываться, что образы с именами Эндер, Энкеш, Аңғысын, Аңшыбай, Аюбай и др. произошли от гиперборейских образов Аңт (Аңд) или Еңт / Еңд. Зато казахи (тюрки, тюрко-монголы) сохранили понятие «Ант» (Анд, Анда, Андас).
Обращает также внимание сопряженность идеи дружбы двух героев с казахскими (тюркскими) словами «екі» (два) и «егіз» (близнецы). Первоначальный вариант слова «екі» – «Енг» или «Ең», это слово изменялось следующим образом: «енг» > «ег» или «енг» > «ей» > «ег». Если рассмотреть слово «Енг/т (Енг/д) или «Ең/т (Ең/д), присоединенный к слову «енг» (ең) формант «-т» (-д) исполняет роль множественного окончания, а слово в целом имеет значение «двое» или «близнецы». Позднее, когда слово «ент» (енд) стало целостным, единым словом, к нему был присоединен новый формант множественности «-р» (-ар, -ер, -ір), возникло новое слово «ентір» (ентер), «ендір» (ендер, андыр), одно из его значений также «двое», «близнецы». Вероятно, это незаметное значение «два, двойственность, близнецы» стало причиной распада образов шумерского Энкиду и греческого Эанта на два отдельных образа.
Наверное, можно было бы и дальше разбирать, анализировать такие образы и идеи, находить новые обоснования, но приходится признать – пока мои возможности ограничиваются сказанным. Дальнейшее я оставляю на долю будущих исследователей.
Один из итогов этого экскурса – возможность понять древнюю природу таких образов казахского эпоса, как Алатайлы Аншыбай. В ходе собирания и анализа подобных имен, происходящих от единого первоначального корня, мы укрепились в мысли, что среди тюрков сохранилось имя, соответствующее именам Энкиду или Аңд (Еңд).